29 сентября 2014Два Фёдора и падшая женщина. Новый спектакль псковского театра вызвал смех, слёзы и недоумение
Она. Не знаю, не знаю… Пока вы только угрожаете – а дел никаких! Голос. Ну что ж… Я покажу сейчас – как я гоню из моей комнаты… Тебя обслужить по первому разряду, старуха? Она. Уж, пожалуйста, в самом полном объёме, уж вы постарайтесь! (Эдвард Радзинский. «Старая актриса на роль жены Достоевского»)
Странно, что такой спектакль не появился в псковском драмтеатре при прежнем руководстве. Просто не успели, наверное. Новый спектакль «Старая актриса на роль жены Достоевского» рифмуется со старым спектаклем «Уходил старик от старухи». В одном всё вращается вокруг Достоевского, в другом – вокруг Толстого. Там и там - немолодые актёрские дуэты под руководством молодых женщин-режиссёров играют пьесы советско-российских драматургов. Пьесы не выдающиеся, но крепкие. Есть где разгуляться опытному артисту.
Знаки почёта
Она (Лариса Крамер) и Он (Виктор Яковлев).
Но сходство двух спектаклей только внешнее. Если рифма и есть, то она – ассонансная. Гласные звуки преобладают.
Первые аплодисменты на премьерном показе «Старой актрисы на роль жены Достоевского» 18 сентября 2014 года в Малом зале Псковского академического театра драмы им. А. С. Пушкина раздались тогда, когда на заднике появилась проекция старого Народного дома. Зрители отдали дань прошлому. Похоже, они отдавали ему дань всё оставшееся время.
Важнейшее место в новом спектакле играют старые кресла. Те самые знаменитые кресла с красной обивкой, которые с незапамятных времён находились в Большом зале псковского драмтеатра и были демонтированы несколько лет назад перед ремонтом (при демонтаже в щели обнаружили пригласительный билет делегата партийной конференции 1956 года). Кресла тогда довольно спешно с помощью ломов с корнем отрывали от пола специально мобилизованные псковские десантники. Часть кресел была разбита вдребезги, но часть сохранилась и находится в приличном состоянии в актовом зале Псковского колледжа искусств на улице Набата (кресла потом долго восстанавливал бывший артист псковского театра Алексей Масленников-старший). Но некоторые кресла, как выяснилось на премьере, снова вернулись в родной театр, прямо на сцену, олицетворяя груду театрального хлама.
У Эдварда Радзинского в пьесе некто, обозначенный как Он (как бы дух Достоевского, старик-эпилептик из дома престарелых) долгое время сидит под диваном, а у режиссёра Алины Гударёвой он укрылся под театральными креслами. И это важная деталь спектакля, придающая происходящему дополнительный смысл.
Всё внешнее оформление «Старой актрисы…» связано с театральным прошлым. И не вообще с театром и не с МХАТом, не с Татьяной Дорониной, а конкретно с псковским.
Может быть, самое ценное, что в этом спектакле имеется, – это старые афиши.
Я в юности разбирал эти театральные завалы, выкапывая на высоких, похожих на строительные леса антресолях нашего драмтеатра какие-то всеми забытые вещи, необходимые для новых спектаклей. Там был такой же театральный беспорядок, какой образовался на Малой сцене сейчас (художник-постановщик Александр Николаев). Покрытые пылью музыкальные инструменты, сорванная за ненадобностью табличка «Зав. лит. частью» и, конечно же, многочисленные старые афиши: «Виндзорские кумушки», «Чайка», «Машенька»… Да, та самая «Машенька» (постановка Валерия Бухарина, пьеса Александра Афиногенова).
Лежащие под ногами мятые афиши напоминают нам, что когда-то наш театр назывался Псковским ордена «Знак Почёта» областным драматическим театром имени А.С. Пушкина.
Теперь театр называется «академическим», но от такого названия тоже уже отдаёт чем-то старомодным, как от ордена «Знак Почёта».
После бала
Главное достоинство спектакля «Уходил старик от старухи» было в том, что режиссёр Евгения Лебедева не превратила трагифарс просто в фарс, как это часто бывает. А вот со «Старой актрисой на роль жены Достоевского» обошлось без трагедии. Фарс победил, хотя временами Ларисе Крамер в роли «старой актрисы» всё же удаётся от фарса отмахнуться, вырвавшись на свободу.
«Ведьма! Ведьма! Ведьма!» – кричит неизвестный из-под кресел голосом Виктора Яковлева. А «старая актриса», она же не менее старая гримёрша, отвечает: «Я – актриса, поверьте, это хуже!» У Радзинского при этом имеется важная ремарка: произносит она это «вновь нежно».
Перед спектаклем казалось, что с нежностью проблем не будет никаких. Тема сама навеет. Но оказалось, что проблем нет с самоиронией (пример: театр как дом престарелых). А вот с нежностью проблемы есть. Старые афиши имеются, «Ноктюрн» Шопена звучит, зритель с благодарностью раскрыл глаза и уши, тема задана… Кажется, что ещё надо?
В антракте некоторые зрители выглядели потерянными. Они ожидали по крайней мере чего-то трогательного. Избытка чувств, что ли. Один из зрителей раздражённо произнёс: «ТЮЗ какой-то плохой, «Карлик Нос»…» Имелись в виду, наверное, голова говорящей лошади, торчащая под-под кресел, и какие-то нарочитые глумливые интонации.
Впрочем, голова лошади была забавна.
После антракта Виктор Яковлев вышел «из подполья», приладил достоевскую бороду и заставил старую актрису-гримёршу читать-играть жён Достоевского. Наверное, это и была высшая точка спектакля – без дурачеств и каламбурных чудачеств. Лариса Крамер на несколько секунд «вышла в открытый космос», но потом снова вернулась на Землю, где пыль совсем не космическая.
Радзинский не зря насытил свой текст каламбурами вроде: «Без поллитры нет палитры», «Снег выпал, и я выпил…», «Я так часто падаю, что называю себя «падшая женщина», «Не овал лица, а обвал лица». Видимо, драматургу было важно показать не слишком высокий интеллектуальный уровень героев. В спектакле прямо звучит: «Бог не дал ни ума, ни внешности, но дал смех…»
Но смех – штука хрупкая. Сегодня есть, а завтра…
А псковские зрители в очередной раз доказали своё великодушие (кто-то считает – простодушие) и провожали создателей спектакля, аплодируя стоя.
* * *
Весь спектакль рефреном звучали слова старой песенки: «Мы были на бале… на бале… на бале…И с бала нас прогнали…» Иногда слышалось: «Мы были на Бали. Но с Бали нас прогнали». Куда могут прогнать с Бали? В Крым, конечно.
«Мы были на бале… на бале… на бале… И с бала нас прогнали по шеям».
Герой, которого играет Виктор Яковлев, изрекает: «Не улетают слова – и остается произнесённое…И воображение – реальнее реальности…» Это открыл я, Федя, - режиссер, гений! Хо-хо-хо!»
Если воображение реальней реальности, то легко можно вообразить, что «Старая актриса на роль жены Достоевского» - несомненный успех.
Хо-хо-хо!
Алексей СЕМЁНОВ
10 сентября 2014Режиссёр Виктория Луговая: Гедда Габлер - это женщина, совершившая поступок
Спектакль по пьессе Ибсена «Гедда Габлер» в постановке молодого режиссера Виктории Луговой открыл в минувшую пятницу серию премьерных спектаклей 108-го псковского театрального сезона. (Рецензии на эту постановку блогеров ПАИ Александра Донецкого и Алексея Жихаревича можно прочитать здесь >>>) Это уже вторая работа Виктории на сцене Псковского драматического театра: ее первый спектакль «Четыре картины любви» был представлен зрителю в конце января и получил хорошие отзывы. Псковскому агентству информации режиссёр рассказала, как возникла идея постановки этого спектакля и чем её заинтересовал образ Гедды.
- Год назад мне подарили книгу, которая была посвящена подробному исследованию творчества Генрика Ибсена. В ней исследовались и разбирались все пьесы этого драматурга, и в процессе чтения я поняла, что хочу поставить именно его пьесу. Я, можно сказать, заболела этой идеей. А потом удачно сложились и звёзды, и судьба, и мне предложили поставить спектакль на Большой сцене. Я сказала, что хочу ставить именно Ибсена, и Василий Сенин [художественный руководитель Псковского академического театра драмы им. А.С. Пушкина – ПАИ] поддержал мою идею, он сказал: «Да, будет здорово, давай Ибсена» - и началась работа. Стали думать над материалом, и как-то быстро пришли к согласию, что это будет именно «Гедда Габлер».
Спектакль наш достаточно сложный. Знатоки, которые читали Ибсена, найдут в Гедде вкрапления из других пьес - это «Кукольный дом» и «Привидение». Для меня все три героини – это женщины с большой буквы, женщины которые совершили поступок. В чьих-то глазах, возможно, это не поступок, а преступление, но, по-моему, самоубийство – это поступок.
- То есть основная идея этой пьесы скрыта в женской психологии?
- По названию пьесы «Гедда Габлер» уже можно судить, кто центр всей истории. Эта пьеса о человеке, которые решает уйти из жизни, и мы в спектакле исследуем, как и через что человек проходит, чтобы в итоге совершить этот поступок.
- С чем в вашей интерпретации борется героиня внутри себя, в чем её основной конфликт?
- Как ей кажется, она борется с окружающим миром, может менять судьбы людей, ссорить их друг с другом или мирить, что она обладает необходимой для этого властью, то есть уподобляется почти Богу, ставит себя на его место. Но в итоге она проигрывает в этой борьбе, понимая, что никакой она не Бог, и никогда она не была ведущей, а скорее ведомой. Гедда просто пешка в руках других людей и жизненных ситуаций. И когда её представления о жизни, её мир рушатся, это приводит к самоубийству.
- Этот поступок - проявление силы или слабости, невозможность смириться со сложившейся ситуацией?
- Мне кажется, что это – сила, но опять же, понятно, что этот поступок имеет две стороны. Религия самоубийство осуждает, но, тем не менее, в истории много примеров, когда великие, талантливые, гениальные люди приходили к решению уйти из жизни. Кто осудит Цветаеву, Маяковского, Есенина? Я тоже не берусь их судить и не знаю, хорошо это или плохо. Возвращаясь к Гедде Габлер: пусть зритель сам решает, осуждает он её за этот поступок, считая её слабой или наоборот, поймет, почему она так поступила. Моя задача как режиссера состояла в том, чтобы показать её жизненный путь, сделать его убедительным и очевидным, показать, как она пришла к самоубийству. Удалось мне этот или нет, время покажет.
- Были сложности в выборе актеров для этого спектакля?
- Прежде всего, мне нужно было найти актрису на роль Гедды Габлер, потому что нельзя поставить «Гамлета» без Гамлета… Мне сразу стало очевидно, что для главной роли подойдет Мария Петрук, я доверилась своей интуиции - режиссеры часто ею пользуются, есть вещи, которые логически трудно объяснить. Много в театре молодых, красивых, притягательных актрис, но почему-то именно на Марии Петрук у меня все сошлось, я её увидела и поняла, что это мой человек. И уже начав работать над постановкой спектакля, я поняла, что выбор был сделан правильный, не было ни одного момента, когда я пожалела.
Роль очень сложная, она может надорвать психику, а Мария - актриса достаточно юная, и многое в себе преодолевала, чтобы сблизиться с персонажем, понять её, почувствовать. Перед Марией Петрук я снимаю шляпу - это не просто: она три часа находится на сцене, ведет диалоги, есть и пластические какие-то элементы, это очень нелегко физически, не говоря уже об остальном. Я восхищаюсь этой актрисой и желаю, чтобы в дальнейшем у неё было много интересных ролей. А Гедда Габлер помогла подняться ей на новый исполнительский уровень.
- Как вам работалось над спектаклем с художником-постановщиком Георгием Пашиным?
- Изначально происходит выбор художника, чтобы сразу между нами было понимание, чего режиссер спектакля хочет, и какими средствами этого можно достичь. Георгий Пашин - он ученик Фирера, живет в Петербурге, несколько лет назад закончил театральную академию. Нам было интересно работать вместе. Конечно, бывали разногласия, но это уже «кухня».
- Почему зрители должны прийти на спектакль «Гедда Габлер»?
- Может это странно прозвучит, но спектакль, на мой взгляд, получился очень красивым. Это заслуга и актеров, и художника по свету (у нас очень хороший художник по свету, Денис Солнцев, – он в этом году получил «Золотую маску»). В спектакле свет как отдельный персонаж, Денис сделал его потрясающе. И декорации не банальные, то есть все получилось очень эстетически красиво.
Я сейчас не могу говорить о своей работе. Это пусть оценят зрители и критики, но я могу оценить работу своих коллег, считаю, что они очень много вложили в спектакль и мне нравится то, что получилось.
Спектакль - он как ребенок, он будет расти и развиваться со временем, но от того, что этот ребенок уже есть - я счастлива. Дай Бог, я буду ещё какое-то время наблюдать за его развитием.
Беседовал Михаил МЕНАЦЕХИН
8 сентября 2014Гедда и Пустота. Блогеры ПАИ Александр Донецкий и Алексей Жихаревич оценивают новый спектакль Виктории Луговой по пьесе Ибсена «Гедда Габлер», который открыл новый новый театральный сезон в Пскове
Гедда Габлер: псковская версия
Новый театральный сезон в Пскове открыл спектакль «Гедда Габлер» в постановке Виктории Луговой. Должно быть, выбор пьесы доставил толику радости ревнителям классики; впрочем, отправляясь нынче в театр, я изначально решил отвлечься от несколько скандальных дискуссий прошлого сезона, ставших, увы, достоянием публики. Не будучи большим театралом, предыдущий спектакль Виктории Луговой («Четыре картины любви»), пользовавшийся, судя по отзывам, изрядным успехом, я пропустил; к тому же, собираясь на премьеру, совершил порочащий высокое звание отечественного зрителя поступок – перелистал пьесу, а в программку наоборот не заглядывал. Таким образом, хочется думать, что переступая порог зрительного зала, я был в равной мере подготовлен, заинтересован и непредвзят.
Декорации сразу дали возможность понять, что постановка будет необычной – вместо тщательно прописанного у Ибсена интерьера мещанской гостиной со всяческими безделушками и скамеечками для ног сцена явила нам безжизненное пространство с огромными стенами, сходящимися к двери в центре.
Спектакль открывается неким пластическим этюдом, где героиня распадается на два «отражения», которые сопутствуют ей на протяжении всей пьесы, когда действие перемежается интроспекциями Гедды. Надо сказать, что угадать, кто эти две тени героини, невозможно; только постфактум, по именам действующих лиц, я осознал, что это персонажи других пьес Ибсена – Нора из «Кукольного дома» и фру Алвинг из «Привидений». Смелая идея, что тут скажешь; конечно, при желании можно много найти параллелей, но эдак ведь и Катерина на что-нибудь сгодится, а то и Дездемона.
Визуально спектакль выдержан очень хорошо – и пустота сцены, подчёркивающая несоответствие героини окружающему миру, и мрачноватая цветовая гамма, и встающие из разных углов тени; разве что музыка в партере порой казалась громковатой – ну да может тут дело в акустических свойствах зала. Вообще, похоже, что полновесный аудиовизуальный ряд, вызывающий у зрителя чувство полного погружения, становится своего рода визитной карточкой нашей большой сцены, что не может не радовать.
С другой стороны, начинаешь порой задумываться, насколько глубоко проник в нашу жизнь кинематографический способ изложения, и не вредит ли он театру, заставляя последний пренебрегать поиском быть может более подходящих ему выразительных средств. В самом деле, когда действующие в «реальности» лица застывают, сгущается тьма, играет тревожная музыка, из стен вырастают чьи-то мрачные силуэты, а вокруг героини приплясывают и бормочут её альтер-эго – получается, натурально, Стивен Кинг: выглядит местами даже смешно.
Что до самого спектакля, тут есть ряд проблем. Понятно, что пьеса как таковая являет некий исходный текст, который режиссёр трактует по своему усмотрению, выводя на свет те моменты, которые кажутся ему более важными, разъясняя зрителю своё понимание логики действия. Другое дело, что в этой постановке, кажется, многие вещи становятся чересчур ясными, что наносит ей непоправимый ущерб. Там где у Ибсена простоватость - мы видим почти идиотизм, где двусмысленность – почти откровенность, где отчуждённость – почти агрессия. Спектакль преисполнен какого-то, как сказали бы пару столетий назад, наивного символизма – взять хоть сцену с повешением главной героини на воздушном шарике, или вполне эротическое переплетение босых ног в сцене разговора Гедды с Левборгом (вообще, замечу в скобках, дыма и босых ног в этой постановке столько, что начинаешь с некоторой тоской думать о благословенном девятнадцатом веке, когда появление на сцене босиком сочли бы неприличным). Или вот когда появляется демонический Денис Кугай в роли Эйлерта Левборга, Гедда оказывается на столе и в какой-то момент, натурально, раздвигает ноги. Я в данном случае, хочу подчеркнуть, не о «приличиях» говорю, и не об оппозиции «модерн/классика», а о том, что, как кажется, можно было бы что-нибудь оставить додумать и зрителю. Иначе получается некое несоответствие – с одной стороны предполагается, что публика достаточно хорошо знакома с творчеством Ибсена, и уж как минимум три пьесы прочла, с другой стороны, что она неспособна при этом осознать намёк, двусмысленность, или додумать недосказанное.
Такая чересчур открытая модальность высказывания, думается, практически сводит на нет свойственный драмам Ибсена психологизм, и, не давая ничего взамен, оставляет пустоту – пространство становится тягостным, как символически, так и буквально. Порой там, где, кажется, актёры должны бы работать с интонацией, с мельчайшими подробностями диалога, они двигают мебель. Отсюда же и протяжённость во времени, затянутость спектакля – в иных местах такое впечатление, что движущая сила действия пропадает, теряется. Пьеса и сама по себе довольно длинная – достаточно сказать, что после антракта публика изрядно поредела.
Актёрскую игру, по крайней мере, не c профессиональной точки зрения, рационально оценивать довольно трудно; в конечном счете, тут всё сводится к «понравилось / не понравилось». В этом отношении для себя я выработал некий критерий истинности перевоплощения, достаточно смутный, но вполне позволяющий отличить хорошую актёрскую работу от неважной: к примеру, когда смотришь фильм «Остров», забываешь, что перед тобой певец Пётр Мамонов, и видишь отца Анатолия; но, с другой стороны, глядя на отца Иова, постоянно помнишь, что это актёр Дмитрий Дюжев. В этом смысле в «Гедде» мне очень понравились Сергей Попков (асессор Бракк) и Наталья Петрова (Теа Эльвстед), которые, хоть им и приходится в иные моменты сучить ногами, следуя общему гротескному настроению, исполняют отведённые им роли с талантом, достоинством и изяществом.
Что касается главной героини, то, к сожалению, не могу сказать, что работа Марии Петрук пришлась мне по душе – то ли премьерное волнение тому виной, то ли что-нибудь другое, но Гедда, такое впечатление, никак не менялась на протяжении пьесы, примеренная ей маска агрессивного презрения, казалось, прилипла к ней навсегда. Возможно тут дело в самой конструкции спектакля, где переживания героини выражаются с помощью как бы отчуждённых от неё интерлюдий, но в целом проблема в том, что сама Гедда показывает зрителю практически только одну сторону своего характера, и оттого побуждения её поступков становятся трудно понимаемы. Разве что ближе к концу образ раскрывается несколько больше, но, пожалуй, кажется, что для этого уже поздновато.
В целом спектакль получился довольно интересным, в нём немало красивых находок, порядочно пищи для размышления, и уж во всяком случае он задаёт вполне достойную планку для зрительских ожиданий в новом сезоне.
Алексей ЖИХАРЕВИЧ
Гедда и Пустота
«Гедда Габлер» в сценической версии Виктории Луговой — трудный спектакль, что называется, «не для всех». Трудно представить себе зрителя, способного проникнуться вздорными метаниями стервы обыкновенной, пустой и инфантильной, как кукла Барби. Трудности восприятия возникают, как известно, из непонимания, а понять, что происходит с главной героиней, довольно затруднительно для взрослого человека. Это действительно нелёгкий труд, серьёзная душевная работа — понять, зачем в мир являются особы, подобные Гедде Габлер. Оно нам надо?
Взбалмошная, эгоцентричная, жестокая, лишённая обаяния героиня (Мария Петрук) вряд ли вызывает сочувствие, хотя и оказывается в финале жертвой. Ловушка, в которую она в итоге попадает, сооружена исключительно ею самой. Мотивы её преступного поведения мелочны и абсурдны. Это поведение избалованной и угловатой девочки-подростка, помещённой в тело половозрелой самки, не знающей, чего она хочет: трахаться или мстить миру?
Для мщения и эротических фантазий избран ближний круг: нелюбимый муж, незадачливый любовник, пожилой похотливец, глупая товарка. Конфликт (и конфликтность) Гедды Габлер, порождённые эмансипацией, по-видимому, типичны для некоторых женщин, не чуждых духовным запросам, но они либо преодолеваются в процессе взросления, под давлением жизни, либо вырождаются в полную человеческую карикатуру, либо заканчивается так, как в пьесе Ибсена - суицидом, выстрелом в себя. После которого хочется сказать: «И слава Богу».
На Западе «Гедда Габлер» с некоторых пор считается (и вполне справедливо) чем-то вроде иконы феминизма, однако в версии Виктории Луговой это не икона, а приговор. «Идеалы» героини невнятны, зато зло, которое она несёт окружающим, вполне ощутимо. Я сейчас имею в виду спектакль Виктории Луговой, а не пьесу Ибсена. В оригинальной пьесе тотальную деструкцию Гедды можно истолковать, например, как проявления глубокого невроза, социальной нереализованности или личной неудовлетворённости (как верно подмечает асессор Бракк, она чувствует себя несчастливой). Всё это если и не оправдывает её поступки, то, по крайней мере, объясняет, взывает к сочувствию.
Режиссёр Виктория Луговая
Версия Виктории Луговой «очищена» от этих мотиваций. Спектакль - исключительно лабораторный эстетический эксперимент. Псковская «Гедда Габлер» разыгрывается в настолько условной версии бытия, в столь непроницаемой экзистенциальной колбе, что социальные условия или некий исторический контекст (начало 90-х годов XIX века) полностью «выпарены» из её содержательного раствора. Важны контакты и конфигурации отношений, творец которых прежде всего Гедда. Она связывает персонажей почти инфернальной фигурой — пентаграммой, поскольку оказывается частью дьявольского пятиугольника. С каждым из четырёх героев драмы — мужем Йоргеном, Эйлертом Левборгом, Теой Эльвстед, асессором Бракком - она вступает в своего рода виртуальный эротический контакт, представленный где откровенной пластикой, где — недвусмысленным намёком. В этой опасной игре с человеческими несовершенствами Гедда служит как объектом, так и субъектом совращения, потакая тайным желаниям и порокам тех, кто рядом.
Очевидно, что это «бесовство» в духе Достоевского и не может закончиться ничем хорошим, однако мещанской пошлости и обыденному разврату Гедда способна противопоставить только самоубийство, поступок ещё более отвратительный и безнадёжный, чем пошлая бессмысленная жизнь. Потому что выстрел Гедды — это не показатель силы, а проявление слабости. Духовной и витальной. Ведь Гедда убивает не только себя, но и будущего ребёнка. Её поведение можно считать блажью, психическим эксцессом, но — повторюсь — скорее это всё-таки печальный приговор Пустоте, душевной и духовной, в которой по каким-то причинам вынуждена существовать эта потенциально незаурядная молодая женщина.
Мы можем представить иной финал. Гедда преодолевает личностный кризис, кончает с собой прежней, рвёт с порочным кругом и начинает новую жизнь. Понятно, что в координатах Ибсена такой кульбит невозможен. Тогда попросту не было бы ибсеновской трагедии, этого скандинавского нуара с роковой и несчастной женщиной в главной роли. В эстетических координатах Виктории Луговой, по-моему, выход вполне возможен. Однако выхода не случается.
Несколько дней Гедды Габлер — типичная история тысяч амбициозных дурочек, возомнивших себя выше людей и обстоятельств, на поверку оказывающихся пустой и банальной блажью. Эту ницшеанскую блажь необходимо либо пережить, либо умереть, что часто, увы, и случается. И не только в депрессивных произведениях искусства.
Что касается собственно спектакля, то это, вне всяких сомнений, большая удача Псковского театра драмы. «Гедда Габлер» от Виктории Луговой — зрелое и законченное эстетическое послание, провоцирующее тревогу и мучительные вопросы: «Что это было? Кто такая Гедда Габлер? Зачем она здесь и сейчас? Проецируется ли в актуальность?»
Спектакль в известной степени герметичен, и этой герметичностью как раз и ценен. Режиссёр создал на сцене мир зеркал, двойников и отражений, отделённый от зрителя не только традиционной рампой, но и магическим стеклом искусства: актёрской игрой — подчёркнуто условной, гротескно-пародийной, нарочито «театральной», вписанной в великолепную сценографию. Весь спектакль будто ожившая, двигающаяся инсталляция, балансирующая между некрофилией и жаждой жизни, одновременно живая и мёртвая, как раз этим парадоксальным сочетанием царапающая сознание зрителя, тревожащая его и завораживающая.
Александр ДОНЕЦКИЙ
6 сентября 2014В Псковском драмтеатре прошла первая премьера 108-го театрального сезона
В числе зрителей был и врио Губернатора Псковской области Андрей Турчак.
5 сентября 2014Рукопись, потерянная в бутылке. Нынешняя «Гедда Габлер» может ненадолго примирить псковских театралов
«Протест - такое противное слово. До такой степени, что Гедда Габлер сплюнула бы от него. Она не протестует. Она просто не встанет в общий ряд. Раньше это называлось рок, судьба - попроще. Гедда же сама вершит свою судьбу». Кама Гинкас
Первая премьера нового сезона псковского драмтеатра – сценическая версия «Гедда Габлер», поставленная режиссёром Викторией Луговой по пьесе Генрика Ибсена. Особенно хорошо этот спектакль смотрится на фотографиях: выразительные позы, светотени… Звуковая дорожка к спектаклю тоже забудется не скоро. Но это в основном музыка – говорящая не только за себя, но и за других.
«Обстановка выдержана в тёмных тонах»
Герда Габлер (Мария Петрук) внимательно присматривается к Эйлерту Левборгу (Денис Кугай).
Из предыдущего спектакля Виктории Луговой «4 картины любви», поставленного на Малой сцене, в «Гедду Габлер» плавно перешли Ксения Хромова (фру Алвинг), Виктория Банакова (Нора), Сергей Воробьёв (Йорген Тесман) и Сергей Попков (асессор Бракк). В некотором смысле получилась пятая картина любви – любви к смерти, где по замыслу Ибсена в центре внимания оказывается фру Гедда. В 2014 году в псковском театре её сыграла Мария Петрук.
Часто Гедду Габлер почему-то называют Гамлетом в юбке. Не каждая замахнётся на эту роль. Замахивались Вера Комиссаржевская, Ингрид Бергман… Вплоть до Ирины Линдт из «Театра на Таганке», Марии Луговой (постановка Камы Гинкаса) и Дарьи Емельяновой из новосибирского «Красного факела».
Возможно, нынешняя «Гедда Габлер» может ненадолго примирит псковских театралов. Одни жаждут традиционных спектаклей «без выкрутасов». Другие на традиционных спектаклях умирают от скуки. Так вот, на этом спектакле умереть от скуки, скорее всего, не получится. Правда, совсем уж «без выкрутасов» тоже не обошлось. Кажется, что эти «выкрутасы» и были самым лучшим, что в спектакле присутствует.
Имелся ещё классический текст пьесы Генрика Ибсена, мотивами которой Виктория Луговая руководствовалась. Завязка, развязка… Есть ствол, и он растёт, и он стреляет.
Поклонники старого псковского драмтеатра - периода Вадима Радуна - могли облегчённо вздохнуть. Сюжет внятен, одежды похожи на те, что носили в конце позапрошлого века… Ни одной борзой собаки на сцене не пробежало. На сцене привычные Галина Шукшанова (Берта), Надежда Чепайкина (тетя Юлле), Сергей Попков… И даже хореографические номера наводили на мысль о постановках Радуна, он их любил. Правда, разница была очевидна. Пластика в этом спектакле – органична (за неё отвечали Илона Гончар и Виктория Луговая). Но с пластикой, благодаря той же Илоне Гончар, всё было в порядке даже в противоречивом «Графе Нулине». Эффектная символическая хореография, в которой люди – как клавиши и струны, позволяет думать, что со временем спектакль «Гедда Габлер» наберёт ход и обретёт голос. Впрочем, возможно, режиссёра вполне устраивает то, что происходило на премьерных показах. Скорее всего, так и было задумано.
С музыкальным оформлением дело обстоит ещё лучше. Бах, Шопен, Рахманинов, Шуман, Тирсен. Звучит даже пронзительная композиция в исполнении Бьорк. И чужеродной её назвать нельзя. Кажется, что звуковая дорожка подбиралась под цвет.
У Ибсена сказано: «Обстановка выдержана в тёмных тонах». Так оно и есть. Чёрно-белый мир, холодные острые звуки, о которые можно пораниться… Яркая алая скатерть появляется только после антракта (4 сентября зал с самого начала был не слишком переполнен, а кроме того часть публики, в перерыве выйдя из зала, предпочла провести остаток вечера вне театра).
«Борьба самого человека с внутренними привидениями и предрассудками»
Гедда Габлер методично уничтожает своё и чужое будущее.
Новое световое оборудование театра позволяет художнику по свету (Денис Солнцев) рисовать не кисточками, а прожекторами. Картины получаются изысканные. Свет отсекает всё лишнее. Это происходит таким образом, что Дениса Солнцева здесь можно назвать не художником, а скульптором по свету.
Однако часть зрителей всё же недоумевала. Смущала интонация спектакля. Актёрские голоса. Возникала странная мысль о том, что если бы актёры молчали - было бы лучше.
Виктория Луговая говорит, что ведущая тема Ибсена – «борьба личности с обществом, борьба самого человека с внутренними привидениями и предрассудками». Привидений в спектакле, действительно, много. Они не только придают ему дополнительный смысл, но и просто украшают.
Гедда Габлер – женщина скользкая. В том смысле, что как рыба. Может сорваться и ускользнуть. Но если её поймать (брак как ловушка), то возможно загадать желание. И выслушать ответное. А желает она то, что почему-то невыполнимо. Семейные узы её тяготят (муж жалок, обычный научный конкурс его пугает, как будто его поведут на казнь). Генеральская дочка Гедда Габлер по-военному успокаивает мужа: «Это будет что-то вроде гонок». Но в том-то и дело. Мужу никакие гонки не нужны. Он уже пришёл к финишу.
Другое дело - Эйлерт Левборг (Денис Кугай). Тот не такой ординарный, хотя подстраиваться под общественные вкусы тоже научился. Но у него хотя бы есть второе дно (и заодно – неопубликованная рукопись; Денис Кугай в этом спектакле почти не поёт). Однако на этом дне как раз и появляется глубоководная рыба.
По мнению Виктории Луговой, ведущая тема Ибсена – «борьба личности с обществом, борьба самого человека с внутренними привидениями и предрассудками».
Но если Гедда Габлер - норвежская рыба, то рыба хищная (и под санкции не попадает). Эйлерт Левборг напивается и теряет судьбоносную рукопись, которую сочинил вместе с фру Теа Эльвстед (Наталья Петрова), после чего Гедда начинает игру на уничтожение.
Гедда Габлер методично уничтожает своё и чужое будущее.
В спектакле режиссёра Тимофея Кулябина из «Красного факела» у Гедды Габлер пистолеты были вытатуированы даже на бёдрах (это было видно, когда она мылась в душе). У Марии Петрук татуировок там, кажется, нет (она демонстрировала это на сцене). Но и она заряжена на то, что несёт неизбежную смерть. Ей скучно и одиноко. Она мечтает о чём-то «свободном, смелом» - о том, на чём есть «отпечаток красоты самоубийства». «Мы такие жалкие трусы. Мы так боимся света».
Иллюзии и действительность соприкасаются, искры вылетают. Но света больше не становится. Преступления против личности и собственности, как и положено, свершаются. Красные воздушные шарики, словно капли крови, разлетаются в стороны.
И что после всего этого остаётся?
Только прошлое. Стильное чёрно-белое прошлое с вкраплениями крови.
Алексей СЕМЁНОВ
14 июня 2014Пушкин, Псков и никакого отчаяния
Ехал я в Псков посмотреть "Графа Нулина", зная, что «современное прочтение классики» режиссером Василием Сениным вызывает, мягко говоря, споры.
8 мая 2014«Граф Нулин» в Псковском драматическом театре
Ехал я в Псков, зная, что «современное прочтение классики» режиссером Василием Сениным вызывает, мягко говоря, споры. Читал призывы «ставить в классическом стиле», читал про «отчаяние в глазах псковской интеллигенции».
Так вот, как человек, присутствовавший на премьере, могу сказать – никакого отчаяния я не зарегистрировал. Напротив. Это был успех. Аплодировали стоя, сам видел.
В связи с этим успехом встает много вопросов. Например – не преувеличена ли тяга нестоличного зрителя к «традиции»? Не лукавят ли, когда говорят: в Москве-то можно экспериментировать, в Питере можно тоже, а вот в провинции хотят канонического Пушкина (Чехова, Гоголя, Шекспира). А если есть Пушкин Станиславского, Мейерхольда, Эфроса – что в таком случае считать каноном? Кому следовать? Ведь за кем ни следуй – все равно будешь отрицать какую-то театральную традицию. Вот Юрий Любимов, который перекроил «Евгения Онегина» — он кому следовал? Ответ-то понятен: себе.
Наверное, в Пскове еще долго будут шуметь споры — можно ли пропевать-протанцовывать текст классика? Можно ли одевать актеров, «играющих в спектакле по Пушкину», в одежды советских школьников-пионеров?
Священного трепета перед Пушкиным в спектакле и правда нет – зато есть дух игры, есть легкость, есть визуальные рифмы, соответствующие рифмам пушкинского стиха, есть следование иронии и ритму «Нулина».
Это очень смешной спектакль, и он в той же степени лишен претензии и претенциозности, как и текст Пушкина.
Мне кажется, не надо гипнотизировать зрителя: ты хочешь «припасть к корням», ты «тоскуешь по классике», ты хочешь «чтобы поставили, как написано» (кстати, как это? Я, например, никогда в жизни такого не видел).
Мне очень интересно, какой следующий шаг совершит худрук псковского театра Сенин и его команда. Надо просто им не мешать и посмотреть, что будет. А пока – посмотрите фото
29 сентября 2014
Два Фёдора и падшая женщина. Новый спектакль псковского театра вызвал смех, слёзы и недоумение
Она. Не знаю, не знаю… Пока вы только угрожаете – а дел никаких! 
