Флобер и синдром Бовари

Накануне премьеры спектакля «Бовари» в Псковском театре драмы журналист и литературовед, кандидат филологических наук Александр Донецкий перечитал знаменитый роман, освежил в памяти биографию Гюстава Флобера и попытался разобраться в таком психологическом феномене, как «боваризм».

Роман Флобера «Госпожа Бовари» я прочитал в юности, в плотном потоке обязательного филологического чтения, и, как я понимаю теперь, мало что в нем понял. В памяти осталось сочувствие к несчастной молодой женщине, которая не любила мужа и оттого ему изменяла (будто нелюбовь и житейская скука могут служить оправданием пошлого адюльтера), плюс загадочная фраза, приписываемая автору: «Мадам Бовари – это я».

Что значит «я»? Эмма и есть Гюстав Флобер? В каком смысле? В переносном? Или в прямом? Писатель доверил своей героине сокровенные переживания и мысли, изобразив себя самого в обстоятельствах ее женской судьбы?

Эмма Бовари. Иллюстрация к роману. Художник - Edgar Chahine. 1935

Перечитав роман, я убедился, что – да, так и есть: Эмма – это сам Флобер, и как человек, и как автор. Но не только Флобер: перефразировав строчку известного стихотворения Маяковского, можно утверждать, что все мы немножко Бовари. Так или иначе. В большей или меньшей степени. 

Некоторые читатели с этим тезисом не согласятся, полагая, что проблематика «Госпожи Бовари» затерялась в далеком прошлом. Дескать, все дело в институте брака, а за полтора столетия в Европе многое кардинально изменилось: социальные реалии, технологии, быт, положение женщины в семье и обществе, расхожая мораль, стандарты поведения. Мы, конечно, свободнее, честнее, умнее, чем какая-то выдуманная Флобером изменщица! Женщина несчастлива замужем? Вот тоже беда! Взять и развестись! Зачем нужно было позориться, выставлять на посмешище мужа и дочку, доводить себя до суицида? Но это крайне наивная трактовка романа, поскольку все мы прекрасно знаем, что через города и годы, в бесчисленных вариациях, ситуация Эммы Бовари вновь и вновь повторяется. Почему?  

Так называемый «боваризм»

Фокус в том, что Флобер совершил настоящее художественное открытие. Времена меняются, а новые поколения читателей кроме восхищения формой и стилем повествования находят для себя в «Госпоже Бовари» что-то очень важное и поучительное. Не зря писатель, завершив свой роман, был очень доволен: он догадывался, что в образе Эммы Бовари создал некий универсальный человеческий тип, точностью и силой обобщения не уступающий образам Гамлета или Дон Кихота.

Роман «Госпожа Бовари» имел оглушительный успех (особенно – у женщин) и быстро стал классикой, а в психологию ХХ века постепенно вошло понятие «боваризм», определяющее особое состояние личности, – когда человек живет не свою жизнь, а как бы «чужую», придуманную, разыгранную, словно спектакль. Эмма Бовари пребывает в мире иллюзий, мечтает о богатстве и путешествиях, стремится к некоей «идеальной» любви, которой на самом деле не существует. Ее желания навязаны заманчивыми, красивыми картинками из романтических романов, где действуют прекрасные дамы и герои-рыцари без страха и упрека, и всё заканчивается непременным хеппи-эндом.

Если загуглить словосочетание «синдром Бовари», интернет выдаст десятки ссылок на статьи, в которых психологи описывают проблемы женщин в браке, выраженные в сакраментальной реплике Эммы: «Боже мой! Зачем я вышла замуж!», анализируют расстройства поведения, обусловленные утопическими представлениями о любви. Женщины, страдающие синдромом Бовари, хронически не удовлетворены собственным существованием: презирают места, в которых живут, не довольны своим социальным статусом, качеством отношений с партнерами. Всякое новое увлечение неизбежно ведет к разочарованию; в их сознании разрыв между ожиданиями и реальностью зачастую приобретает исключительно трагический характер. При этом все их попытки изменить свое положение по-детски несостоятельны или нереалистичны.

В супружеской жизни с Шарлем Эмме Бовари невыносимо скучно; она не ценит любви и доброго к себе отношения со стороны мужа, которого считает полным ничтожеством (не без оснований, проблема в том, что она такая же), презирает его и ненавидит; провинциальная  повседневность ее угнетает. Эмма желает роскоши, ей хочется убежать в какие-то далекие экзотические страны, на пляжи под лунным светом, выскочить куда-то в высший свет, то есть совершить некий несбыточный экзистенциальный трюк. Чтобы достичь своих целей, она втайне от мужа занимает деньги у коварного ростовщика и влезает в долги, которые день ото дня растут, как сказали бы сейчас, попадает в «кредитную ловушку».

Пытаясь отвлечься от жесткой реальности, Эмма переносится в некое фэнтези, совсем как пользователи нынешнего инстаграма, старательно создающие в соцсетях миражи собственной виртуальной жизни. Словно наркоманка, она ищет утешения в объятиях любовников, таких же ничтожных и заурядных, как и она сама; на встречи с ними тратит деньги, взятые в кредит. А когда житейская жесть наконец ее настигает, впадает в своего рода транс и кончает с собой. Подобных историй полно и в наши дни. Люди выпутываются из них, как умеют, и учатся на ошибках. А вот у придуманной 170 лет назад Флобером Эммы Бовари вырваться из воображаемого тупика не получилось. Поэтому роман Флобера выглядит удивительно достоверным и пугающе актуальным текстом.

Идиот в семье      

Гюстав Флобер родился 12 декабря 1821 года на северо-западе Франции, в Нормандии, краю средневековых замков, зеленых изгородей, яблоневых садов, сидра и кальвадоса, в семье доктора медицины Ашиля Клеофаса Флобера, заведовавшего хирургическим отделением городской больницы Руана. Мать Гюстава – Анна Флобер (в девичестве – Флерио), хотя и была сиротой, происходила из знатного рода Камбремер де Круасмар. Это была вполне состоятельная буржуазная семья, в которой кроме Гюстава росли старший брат Ашиль, родившийся в 1813 году, и младшая сестра Каролина, появившаяся на свет в 1824 году.

Флоберы жили в просторном доме при городской больнице, которой заведовал отец, и, став взрослым, Гюстав Флобер находил истоки своего критического отношения к реальности в детских впечатлениях: «Какие странные воспоминания у меня с той поры! Сколько раз мы с сестрой забирались на решетчатую ограду, чтобы, повиснув на ней, с любопытством разглядывать лежащие на столах трупы. Сверху нещадно палило солнце. Те же самые мухи, которые кружились над нами и цветами в саду, садились на покойников, чтобы с громким жужжанием улетать назад! Как сейчас вижу своего отца, поднимающего голову над вскрываемым телом мертвеца, чтобы прогнать нас. По виду он был такой же, как труп. <…> Я вырос среди человеческих бед и страданий, от которых меня отделяла всего лишь одна стена. Еще ребенком я играл в больничном морге. Возможно, по этой причине у меня столь мрачное и пессимистическое восприятие окружающего мира. Я не люблю жизнь и совсем не боюсь смерти». (Из письма Луизе Коле от 7 июля 1853 года.)

Флобер, препарирующий госпожу Бовари. Карикатура в журнале «La Parodie». Художник - Achille Lemot. 1869.

Письмо хорошо поясняет, откуда могла возникнуть глубокая мизантропия Флобера, его фирменный имморализм, так шокировавший современников, возмущавшихся тем, что в романе отсутствуют положительные персонажи, а смерть Эммы Бовари изображена во всех анатомических подробностях. Флобер как художник и стал «патологоанатомом» современного ему общества, объективным и бесстрастным, как и полагается всякому вивисектору, с хирургическим скальпелем, но без наркоза изучающему живой организм, его боль и недуги.    

Маленький Гюстав производил на окружающих отталкивающее впечатление. Отец и мать Флоберы всерьез считали его слабоумным и называли «идиотом семьи» (устойчивое выражение, нечто вроде нашего «в семье не без урода»). По-видимому, ребенок страдал чем-то вроде аутизма или нервного заболевания (что спустя двадцать лет подтвердилось диагнозом – эпилепсия): он мог часами сидеть на одном месте, уставившись в стену, и сосать палец, пуская слюну. Мальчик отличался необыкновенной ленью, мало двигался, не хотел учиться грамоте и письму.

Обложка русского издания первого тома одной из самых подробных (более 3000 страниц) биографий Флобера – книги Жан-Поля Сартра «Идиот в семье. Гюстав Флобер с 1821 до 1857 года». Издательство «Алетейя». СПб, 1998.      

Впрочем, когда Гюстав достиг девятилетнего возраста, его родители неожиданно для себя обнаружили, что их сын не только умеет читать, но имеет явные литературные способности. Мальчик начал писать друзьям письма и сочинять свои первые рассказы и пьесы. Поступив в Королевский коллеж Руана, Флобер-младший не сильно преуспел в учебе, зато запоем читал (любимейшие его авторы той детской поры – Сервантес, Рабле, Шекспир, маркиз де Сад, Шатобриан, Байрон, Гете, Вальтер Скотт, Бальзак, Гюго) и вместе со своим другом Эрнестом Шевалье выпустил два номера рукописного журнала «Искусство и прогресс».

Гюстав Флобер в детстве. Художник – Э.-Г. Ланглуа. Начало 1830-х годов.

В пятнадцать лет Гюстав написал рассказ «Запах чувств» (1836), в котором сформулировал свое творческое кредо: «Писать, о! писать – это значит быть властелином мира. Завладеть его добродетелями и предрассудками, а затем вывести их на чистую воду в своих книгах. Это значит почувствовать, как зарождается, растет и крепнет творческая мысль, взобраться на пьедестал, встать во весь рост и остаться там навсегда».

Две госпожи Фуко

В том же году Флобер, будучи на каникулах в Трувиль-Сюр-Мер, впервые влюбился – в двадцатишестилетнюю Элизу Фуко, разведенную сожительницу, а затем жену издателя музыкального журнала Мориса Шлезингера, – и пронес свои чувства к ней через всю жизнь. В ноябре 1859 года Флобер в письме к подруге Эмилии Боске рассказал о своей первой безответной любви: «В юности я любил беззаветно, глубоко и молча. Лунными ночами я строил планы выкрасть ее и уехать в Италию. Я мечтал прославиться ради нее. Я испытывал муки душевные и телесные. У меня перехватывало дыхание от запаха ее нежной кожи. Я бледнел и едва не падал в обморок от ее взгляда. Я пережил все это от начала и до самого конца. Я испил свою чашу страданий до дна. В сердце каждого из нас есть своя тайная комната. Я замуровал в нее дверь, но не разрушил ее». Кто из нас в юности не переживал похожих чувств?  

Получив звание бакалавра, осенью 1840 года в сопровождении друзей отца восемнадцатилетний Флобер отправился в путешествие по югу Франции. В Марселе Флобер остановился в отеле «Ришелье» на улице Дарс, где на него обратила внимание вторая в его жизни женщина по фамилии Фуко: хозяйка гостиницы, тридцатипятилетняя креолка Элали Фуко, которая ночью сама пришла в номер молодого человека и соблазнила его.

Год спустя Флобер описал этот эпизод в новелле «Ноябрь»: «Я был еще девственником и не знал любви. Моим глазам открылась прелестная картина. Я увидел перед собой красивую голову с прямым пробором волос. Широкие красиво очерченные брови, орлиный нос с трепещущими, как у античной камеи, ноздрями, горячие губы, верхняя из которых обрамлена темным пушком. Сквозь тонкие одежды я смотрел, как вслед за дыханием вздымается и опускается ее высокая грудь. Наконец в полном изнеможении от ласк она отдалась мне. Подняв глаза к небу, она вздрогнула всем телом и глубоко вздохнула».

Любовное рандеву с Элали Фуко продлилось всего четыре дня, но произвело на Флобера незабываемый эффект. После возвращения в Руан, он еще долго писал Элали длинные страстные послания, но позже признавался, что никогда ее не любил, и эта женщина понадобилась ему только для того, чтобы имитировать любовную чувственность в процессе письма. «В 18 лет по возвращении с юга Франции я еще полгода писал пылкие письма женщине, которую не любил. Мне хотелось заставить себя полюбить, чтобы отточить перо» (из письма Луизе Коле от 8 августа 1846 года).

Как и многие молодые люди, Флобер четко отделял возвышенную любовь от простого секса. В принципе, для него существовало всего два вида женщин: романтические идеальные создания вроде его Элизы и доступные шлюхи. Звучит крайне цинично, зато честно. 28 марта 1841 года он написал Эрнесту Шевалье: «Женщина – весьма примитивное существо. Мужчина слишком идеализирует ее и возводит на пьедестал. Преклонение перед статуей побуждает к самоудовлетворению. Реальность кажется нам отвратительной». Эпизод со жгучей креолкой как бы закрепил у Флобера всю дальнейшую модель отношений с женщинами: короткий физический контакт с последующим долгим, по преимуществу платоническим, эпистолярным романом.

Болезнь века

После истории с Элали Фуко впечатлительный Флобер погрузился в депрессию: «Я ненавижу Европу, а Францию, мою замечательную родину, я с большой охотой послал бы ко всем чертям. – написал он другу Эрнесту Шевалье 14 ноября 1840 года. – Теперь <…> мне остается лишь томиться желаниями, которые не могут осуществиться, и постоянно зевать от жутчайшей скуки». Отец считал, что сын страдает болезнью века – неврозом пополам с черной меланхолией.

Тем не менее, в ноябре 1841 года по настоянию отца юноша поступил на юридический факультет Парижского университета. Чтобы угодить любящей семье, Флобер делал вид, что изучает юриспруденцию, а на самом деле бездельничал и предавался единственной своей страсти – литературе. Из-за малоподвижного образа жизни и обжорства сравнительно молодой человек начал стремительно полнеть. Заметим, что Флобер с юности выглядел сильно старше своего возраста и, как видим, женщин выбирал тоже значительно старше себя.  

Первый год обучения в университете Гюстав, обложившись фолиантами по римскому праву, провел в Руане, второй – в Париже, где иногда встречался с проститутками. Этому способствовало знакомство с известным художником и скульптором Жан-Жаком Прадье, в мастерской которого царили свободные нравы. Биографы предполагают, что именно в этот период своей жизни Флобер заразился другой «болезнью века», непременным спутником продажной любви – сифилисом. В середине XIX века наукой еще не были открыты эффективные способы лечения этого смертельно опасного венерического заболевания. Лечили недуг препаратами ртути и мышьяка, отчего у человека выпадали волосы. Флобер начал лысеть.

Вскоре произошло то, что и должно было произойти: 24 августа 1843 года нерадивый студент Флобер провалил экзамен по праву за второй курс обучения. Он испытал чувство острого разочарования, проклял все на свете – страну, общество, себя самого и, считая себя никуда не годным человеком, впал в отчаянье: «Проклятье укрывшим меня стенам, проклятье знавшим меня с пеленок горожанам и уличным мостовым, где я начал стаптывать каблуки моих ботинок! О, Атилла, когда ты вернешься снова, любезный друг, со своими четырьмястами тысячами всадников, чтобы сжечь дотла эту прекрасную Францию, страну сапожных стелек и подтяжек», – написал он 3 декабря 1843 года сестре Каролине.

Портрет Гюстава Флобера в молодости. Художник – Ж. Тутен-Ревель. 1840-е годы.     

А всего спустя месяц, в январе 1844 года, возвращаясь с братом Ашилем из Довиля, где они осматривали участок земли под строительство загородного дома, Гюстав внезапно потерял сознание прямо в семейном экипаже. Отец поставил диагноз: припадок эпилепсии – и начал лечить сына обычным в те времена методом – кровопусканием и слабительными. Естественно, от таких процедур физическое состояние Гюстава только ухудшалось.

Наконец Флобер-отец смирился с тем фактом, что его младший сын – неудачник, и купил за 90 тысяч франков дом в живописном местечке Круассе – на берегу Сены, в нескольких километрах от Руана. В этом уютном доме, прежде принадлежавшем ордену бенедиктинцев, будущий писатель устроит себе рабочий кабинет и проведет отшельником 35 лет своей жизни, написав практически все свои сочинения; у него в гостях побывают такие знаменитости, как Жорж Санд, Эмиль Золя, братья де Гонкуры, Ги де Мопассан, Иван Тургенев, подаривший другу (а отношения русского и французского классиков были именно дружеские) роскошный бухарский халат, специально привезенный из России.

К сожалению, дом Флобера в Круассе не сохранился; его разрушили при строительстве нефтеперегонного завода. Но его описание оставил нам Мопассан (фрагмент статьи в газете «Жиль Блас» от 24 ноября 1890 года): «Возможно, во Франции не существовало более привлекательного для писателя места. Покрашенный в белый цвет дом был построен еще в восемнадцатом веке. От Сены его отделяли лужайка и лодочный причал. Окнами дом выходил на живописную нормандскую долину, которая простиралась от Руана до порта Гавр. Если подняться на верхнюю террасу сада, то глазам открывается великолепный вид. Широкая река с поросшими зеленью островками несет свои воды в сторону Руана, а затем к Гавру».

Вид на Руан. Современная фотография из интернета.

Судьбоносная встреча

В январе 1846 года случилось большое несчастье: от флегмоны бедра скоропостижно умер отец семейства – доктор Ашиль Клеофас Флобер. Спустя всего два месяца, 22 марта, от послеродовой горячки скончалась недавно вышедшая замуж сестра Гюстава Каролина. Ее похоронили в белом подвенечном платье. Муж буквально сошел с ума от горя. Осиротевшей семье осталась месячная дочь Каролины – Каролина-младшая, для которой Гюстав Флобер станет одновременно и дядей, и папой. В июле Флобер поехал в Париж, на набережную Вольтера, в мастерскую Жан-Жака Прадье – заказать у друга бюст умершей сестры Каролины. И тут, в мастерской, он неожиданно для себя встретил ее… Луизу Коле, свою судьбу, женщину, на несколько лет ставшую музой и прототипом его будущей главной героини.

Луизе Коле на момент знакомства с Флобером было тридцать шесть, то есть она была на двенадцать лет старше, и считалась успешной поэтессой, получившей престижную премию Французской академии. Жан-Жак представил ей Флобера как начинающего автора, который был сражен красотой Коле, ее чувственностью и харизмой. Голубоглазая блондинка с пышными формами влюбила в себя Флобера с первого взгляда.

Здесь необходимо пояснить, что у Луизы Коле была репутация приверженки свободной любви. Что по тем временам, с их кодексами чести и дуэлями, выглядело довольно дико. Притом что Коле официально была замужем. Все в Париже знали, что она «попрыгунья» и наставляет рога своему мужу – профессору Парижской консерватории Ипполиту Коле – с философом Виктором Кузеном, кстати, будущим министром народного образования Франции. Но Флобера весь этот «компромат» остановить не мог.

Портрет Луизы Коле. Художник – Франц Ксавер Винтерхальтер. 1852.

Следующие два вечера Гюстав и Луиза разъезжали по Парижу в ландо, а на третий он пригласил ее в свой номер в отеле. Как пишет биограф Бернар Фоконье, Флобер робел, но богатый сексуальный опыт любовницы помог преодолеть возможные конфузы – мужчина оказался на высоте. Утром Гюстав, словно виноватый маленький мальчик, вернулся в Круассе, к матери, которая в тревоге не спала всю ночь. «Она ни в чем не упрекнула меня, однако на ее лице можно было прочитать то, что было хуже самого тяжкого упрека», – сразу написал он в письме к возлюбленной. 

Луиза тоже влюбилась, и началась восьмилетняя (с паузой на три с половиной года – с марта 1848-го по сентябрь 1851-го) история их любовных отношений. Флобер старательно скрывал свою связь от матери и встречался с Луизой тайно, всегда по одной схеме: четыре часа на поезде из Руана до столицы, короткая встреча в отеле, вспышка ее женского гнева, скандал, ругательства, обвинения в нелюбви и равнодушии, примирение в постели. Луиза требовала, чтобы Гюстав писал ей чуть ли не каждый день, шантажировала личным визитом в Круассе – видите ли, хотела познакомиться с мамой (и однажды-таки приехала!), признавалась, что желает родить от него ребенка.

Когда она сообщила ему, что «высадка десанта англичан на берегу задерживается» (идиоматическое выражение, означающее, что очередная менструация не наступила), Флобер впал в панику и молил Бога, чтобы явилась «проклятая кровь», грозя Луизе, что если она забеременеет, он утопится в Сене. Она сочиняла ему смешные эротические стихи: «Как дикий буйвол из американских прерий, / Великолепный и мощный во всей своей атлетической красе и силе, / Ты ласкал мою грудь развевающейся копной темных волос / И вдохнул в меня жизнь без устали много-много раз». Он, снисходительный к ее бездарности, иронично отвечал ей известным латинским изречением: «Omne animal post coitum triste est…» – «Всякое животное после соития грустно, кроме женщины и петуха».

При этом Луиза, верная своим привычкам, вовсе не собиралась хранить верность, а Флобер не испытывал никакой ревности к своей ветреной подруге, наоборот, советовал, кого лучше выбрать – Ипполита или Виктора, и поощрял ее новые увлечения: за время их романтической связи прелестная куртизанка не раз открыто «изменяла» Флоберу с другими мужчинами. Среди них встречались и знаменитости – достаточно назвать две фамилии: Альфреда де Мюссе, автора культового романа «Исповедь сына века», и популярного поэта-романтика Альфреда де Виньи.

Доходило до жутковатых инцидентов: как-то во время поездки по городу пьяный Мюссе попытался овладеть Луизой прямо в коляске, женщина выпала на дорогу и сильно ушиблась. Узнав об этом, Флобер грозил прибить Мюссе палкой, как собаку. Вот такая бедовая муза досталась Флоберу!

В сентябре 1851 года после трехлетнего перерыва отношения Флобера и Коле возобновились. Короткие, но всегда бурные и даже опасные встречи с Луизой (однажды, к примеру, в приступе внезапно вспыхнувшей ревности она попыталась зарезать любовника ножом) остались за закрытыми дверьми их биографий, а вот письма, в которых Флобер рассказывал любовнице о том, как продвигается его сочинение, сохранились и вошли в историю французской литературы.

Сегодня эти письма читаются как захватывающий эпистолярный нон-фикшн, являясь ценным авторским комментарием к тексту «Госпожи Бовари».

«Я назову ее Эмма Бовари»

По-моему, изложенных выше свидетельств вполне достаточно, чтобы не сомневаться: подлинный прототип Эммы Бовари – прежде всего Луиза Коле, но и, разумеется, Флобер, точнее, сама история их напряженных и совсем непростых личных отношений. Так что знаменитая фраза: «Госпожа Бовари – это я» – никакое не преувеличение, не писательский парадокс, а констатация свершившегося литературного факта.

Что до фабулы, то ее Флобер взял прямо из жизни. В Нормандии эта трагическая история была широко известна. О ней писали в местных газетах. Некто Эжен Деламар был учеником отца Флобера и работал фельдшером в деревеньке Ри неподалеку от Руана. Будучи вдовцом, он женился во второй раз на Дельфине Кутюрье, которая не только очень быстро сделала из него «счастливого куколда», но и наделала тайных долгов и фактически разорила. В приступе отчаянья Дельфина покончила с собой. Вскоре умер и ее несчастный, незадачливый супруг. Друг Флобера Луи Буйе предложил: «А почему бы тебе не написать историю этой семьи?»

В сентябре 1851 года, когда Флобер приступил к своему замыслу, ему исполнилось 29 лет, он имел ренту, предоставленную ему семьей, и был автором двух романов – первой редакции «Воспитания чувств» (1845) и «Искушения святого Антония» (1849). Первый роман он считал неудачным сам, а о несовершенстве второго заявили его друзья Максим Дюкан и Луи Буйе. Случилось это после того, как 12 сентября 1849 года Флобер прочел им текст «Искушения» вслух. Вердикт друзей: «Мы думаем, что все это нужно бросить в огонь и навсегда забыть» – настолько потряс Флобера, что он упал на пол и потерял сознание.

Наверное, друзьям нужно было обращаться с эпилептиком немного осторожней, но своего нелестного мнения об «Искушении святого Антония» они не изменили. Флобер погрузился в апатию и сумел развеяться и забыть о неудаче только в поездке на восток, в которую он вместе с Дюканом и Буйе отправился в октябре того же 1849-го. Весь 1850-й и часть следующего года друзья провели в путешествии по Египту, Палестине, Греции и Италии. Если верить Максиму Дюкану, где-то в районе Верхнего Нила Флобер вдруг закричал: «Эврика! Эврика! Я нашел! И я назову ее Эмма Бовари!»

«Зловоние среды вызывает у меня тошноту»

Флобер сочинял свой роман почти пять лет, а точнее: 56 месяцев, с сентября 1851-го по апрель 1856-го года. Работа шла трудно и мучительно. Иногда на одну страницу текста Флобер тратил целую неделю, а то и две. Перфекционизм писателя вошел в легенду: якобы одно и то же слово не должно повторяться на одной странице. Проверить это правило могут только люди, читающие по-французски, ибо переводы, конечно, никогда не смогут передать стиль оригинала, но все, кто изучал зарубежную литературу, помнят про эту причуду Флобера.

20 сентября 1951 года Флобер написал Луизе: «Вчера вечером я начал писать мой роман. Могу предполагать, какие трудности у меня будут, когда я буду работать над его стилем, что приводит меня в ужас. Простота – сложное дело. <…> …В первый раз читатели увидят книгу, в которой высмеиваются молодые герои. Ирония нисколько не вредит патетике. Напротив, она усиливает ее. В третьей части, изобилующей насмешками, я хочу, чтобы мои читатели прослезились». И еще о том же, спустя год, в другом письме: «Я сейчас пишу разговор молодого человека с молодой женщиной о литературе, море, горах, музыке и прочих так называемых поэтических предметах. Обычный читатель примет, пожалуй, все за чистую монету, но моя настоящая цель – гротеск. По-моему, мой роман будет первым, в котором высмеиваются главные героиня и герой». (Из письма Лиузе Коле от 9 октября 1852 года.)

Флобер писал по четкому, заранее продуманному плану, подчиняясь одной художественной задаче: «держать себя в ежовых рукавицах, застегнуться на все пуговицы и не отклоняться ни на шаг от выбранной прямой. Никакой лирики, полное отсутствие авторских суждений и размышлений. Читать о мерзостях жизни будет очень грустно» (из письма Луизе Коле от 31 января 1852 года).

Никакого снисхождения к своим героям автор, изображая их мелкобуржуазные, мещанские нравы, не испытывал – все они по итогу ничтожества, включая Эмму, одну из тех многих женщин, что «думают задницей, а не головой» (из письма Луизе Коле от 24 апреля 1852 года), а в целом «произведение носит критический или скорее анатомический характер. Читатель не заметит (я надеюсь) всю психологическую работу, спрятанную под формой, но он почувствует на себе ее воздействие» (из письма Луизе Коле от 2 января 1854 года).

Гюстав Флобер справился со своей нечеловечески сложной задачей: создал открытую для оценок и интерпретаций художественную конструкцию – «объективные» картины жизни, словно бы лишенные авторской воли, и тут уж читателю решать, как относиться к героям и их поступкам: осуждать их или оправдывать? Собственно, в этом – беспристрастности повествования – и заключались мастерство и гениальность Флобера.

Автор предчувствовал скандал, который может вызвать публикация его романа. 10 апреля 1853 года он написал Луизе Коле: «Многие руанцы и не подозревают о моем существовании. Я так хорошо следовал максиме Эпиктета “Скрывай свою жизнь”, что живу, словно уже похоронен. Единственный шанс дать себя узнать — это издать “Бовари”; и тогда мои земляки поднимут вой — нормандский колорит книги будет таким достоверным, что они вознегодуют».

Гюстав Флобер. Фотография 1850-х годов.  

Спустя неделю Флобер уточнил свою позицию: «Эта книга меня убивает; больше не буду писать ничего подобного. Трудности таковы, что временами теряю голову. Нет, больше меня не заманишь писать о буржуа. Зловоние среды вызывает у меня тошноту. Самые пошлые вещи мучительно писать именно из-за их пошлости, и, как погляжу, сколько чистых страниц осталось еще заполнить, прихожу в ужас». (Из письма Лиузе Коле от 16 апреля 1853 года.) В письме от 26-27 апреля 1853 года – ей же: «В наши дни у мыслителя (а что такое художник, если не трижды мыслитель?) не должно быть ни религии, ни отечества, ни даже общественных убеждений».

В октябре 1856 началась публикация романа Флобера в журнале «Ревю де Пари», одним из редакторов которого был Максим Дюкан, семь лет назад забраковавший «Искушение Святого Антония». На этот раз у старого друга не было никаких сомнений в художественном качестве текста, но были опасения другого рода: как бы из-за публикации «Госпожи Бовари» власти не прикрыли журнал.

Из-за этих опасений пришлось вымарать сцену в карете, наглядно демонстрирующую, насколько за полтора столетия изменились представления об общественной нравственности. Эпизод более чем невинен, но в 1856 году некоторые чересчур щепетильные святоши приняли его чуть ли не за порнографию! Флобер, разумеется, был недоволен цензурой: «Все парижские дамы полусвета вырывают “Госпожу Бовари” друг у друга из рук, чтобы найти непристойные сцены, которых там нет», – написал Флобер брату Ашилю 1 января 1857 года.

Портрет Гюстава Флобера. Художник – Eugène Giraud. 1856.

Что бы ни думал Флобер о своем романе, а прокуратура Франции возбудила уголовное дело, обвинив журнал «Ревю де Пари» в «чувственности и прославлении адюльтера», и в январе 1857-го в Париже начался суд над «Госпожой Бовари», один из первых прецедентов, когда над произведением искусства устраивалось публичное судилище. В истории мировой литературы случится еще немало таких показательных процессов – три месяца спустя на скамье подсудимых окажутся «Цветы зла» Бодлера; в XX веке той же участи удостоится «Любовник леди Чаттерлей» Дэвида Г. Лоуренса.   

Судебный процесс над романом ожидаемо вызвал огромный резонанс в прессе и сделал Гюстава Флобера знаменитым – не только на всю Францию, но и на всю Европу. 29 января 1857 года его вызвали на судебное заседание в столичный Дворец правосудия. Флобер был готов ко всему, даже к тюрьме, и заранее решил, что никогда и ни при каких условиях не отречется от своей «Госпожи Бовари».

Его самоотверженность в защите романа была вознаграждена. Старый знакомец Флобера, адвокат Жюль Сенар блестяще провел защиту и разбил все обвинения генерального прокурора Эрнеста Пинара в оскорблении чувств верующих. 30 января 1857 года Флобер написал своему брату Ашилю: «Защитительная речь мэтра Сенара была великолепной. Он в пух и прах разнес прокурора, который юлой крутился на своем стуле, и заявил, что не будет отвечать. Мы добили его цитатами из Боссюэ и Масийона, а также непристойными пассажами из Монтескье и т.д. Зал был в восторге. Это было прекрасно, и я воспрянул духом».

Страница первого издания романа «Мадам Бовари». Издательство Мишеля Леви. Париж. 1857.

7 февраля 1857 года суд присяжных вынес оправдательный приговор Флоберу и его издателям из «Ревю де Пари», закрыв дело и освободив подсудимых от судебных издержек. Адепты свободы слова в литературе и искусстве торжествовали, и уже в апреле роман вышел во Франции отдельным изданием в авторской редакции, без каких-либо купюр и изъятий. Весь тираж в 6600 экземпляров был распродан в течение недели, и издатель Мишель Леви, сорвав куш, допечатал еще 15 тысяч томов. Это был ошеломительный успех для, как сказали бы сегодня, «интеллектуального бестселлера».

Текст, подбор иллюстраций – Александр Донецкий

Премьера спектакля «Бовари» (режиссер – Дмитрий Акриш) состоится 8, 11 и 27 марта на малой сцене Псковского театра драмы. Подробнее: https://drampush.ru/repertoire/bovari.