Знаете, скучно это все

«Свидетельские показания». Д. Данилов.
Псковский академический театр драмы им. А. С. Пушкина в рамках офф-программы Санкт-Петербургской театральной премии для молодых «Прорыв», на Новой сцене Александринского театра.
Режиссер Семен Серзин, художник Александр Стойло.

В 2019 году в Псковском театре драмы имени Пушкина прошла режиссерская лаборатория «Театр про писателей», на которую среди прочих, шутки ради, предложили относительно новую (на тот момент уже вышла «Что вы делали вчера вечером»?) пьесу Дмитрия Данилова «Свидетельские показания». Эскиз Семена Серзина в результате стал репертуарным спектаклем театра.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Пьеса «Свидетельские показания» — набор чередующихся реплик М и Ж («мужчина» и «женщина» соответственно), которые драматургически выстраиваются в полноценный портрет выпавшего из окна своей квартиры человека с псевдонимом Александр Виват. Кульминационная реплика о тленности бытия принадлежит самому Александру, которую он произносит откуда-то с небес, после которой М и Ж сливаются в однообразное «я ничего не могу о нем сказать». Ирония заключается в том, что пьеса Данилова не совсем «про писателя»: о деятельности самоубийцы мы узнаем в конце, и это узнавание становится перипетией.

Определение жанра пьесы вызывает трудности: это, с одной стороны, детектив-мистификация (фабула пьесы сводится к попытке узнать причину смерти Вивата), экзистенциальная драма — с другой (Данилов буквально рассуждает о месте человека в мире; фраза самоубийцы «нет связи, нет коммуникации» является смысловым центром пьесы).

Серзин на первый план выводит философский подтекст: о том, что Александр Виват покончил с собой, мы узнаем в первой реплике спектакля от следователя (которого в пьесе нет, это придумка режиссера).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Деиндивидуализированные в пьесе М и Ж у Серзина становятся личностями: доброжелательная соседка-старушка (Галина Шукшанова), отрешенный директор похоронного бюро (Андрей Кузин), сосед-торчок/манерный писатель (Денис Кугай), недовольная бухгалтерша/ранимая журналистка (Ангелина Курганская), миролюбивая коллега-менеджерка (Екатерина Миронова), компромиссный батюшка (Роман Сердюков), безразличная бывшая (Ксения Чехова), стереотипная бизнес-коучка (Анна Шуваева), редакторка «с яйцами» (Линда Ахметзянова) и самоубийца-меланхолик (Максим Плеханов).

На первый взгляд несвязность монологов свидетелей (порой кажется, что речь о разных людях) на самом деле является концептуальным центром спектакля — тут речь о том, что каждый человек озабочен только собой, не обращая на другого, каким бы близким он ни был, никакого внимания (мысль не нова, но все же…). Каждый персонаж в разговоре про усопшего зеркалит себя: для соседки-бабушки он — доброжелательный и общительный, для соседа-торчка — грубый, для бизнес-коучки — «зожный», для редакторки — гениальный, для работодателя — работоспособный и т. д. При этом в конце спектакля все становится на свои места, когда те же люди с индифферентной интонацией вторят друг другу: «Вообще ничего не могу о нем сказать» — все предыдущие реплики были про них самих (в большей или меньшей степени), о самом Вивате им сказать нечего.

Актеры играют характеры (как хороша Анна Шуваева!), режиссер делает из каждого персонажа стереотип (у Данилова в пьесе их трактовать можно как угодно), узнаваемый с первым же вздохом актера, — персонажи получаются плоскими, карикатурными, но яркими (во время монолога Шуваевой вообще забываешь, что кто-то умер в начале спектакля).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Зрительный зал поделен на две равные части, между которыми — тонкая линия сценического пространства (первую половину спектакля оно вообще не было задействовано). С обеих сторон за последними рядами расположены большие экраны, на них во время всего действия транслируется анимация Михаила Заиканова, нарисованная будто от руки карандашом (это такие зарисовки-иллюстрации, дополняющие действие и заменяющие декорации: подъезд в монологе соседа, ноутбук в монологе начальницы и т. д.). Актеры сидят в первых рядах, среди зрителей, поэтому во время монологов идет трансляция крупным планом на оба экрана.

Спектакль скуден как по сценографии, так и по мысли (большую часть действия он напоминает лабораторную читку). Мизансцены вырисовывают крест (не по православным канонам, но все же): реплики произносятся сначала с противоположных зрительских трибун, потом слева и справа от них. Это перекликается с деревянным крестом, висящим на одной из стен (во время монолога батюшки он будет прямо за его спиной), напротив — лежащий ничком труп, с этой стороны выйдет самоубийца (или его душа?).

После объемных монологов свидетелей произносит свой монолог самоубийца. Есть особая претензия в том, что его играет тот же актер, что и следователя (чей голос мы слышим на протяжении всего спектакля, но самого его не видим), — детектив-мистификация превращается в рефлексию человека, покончившего со своей жизнью (и, видимо, не зря — «скука пожирает нас всех»). Это препарирование собственной жизни, поиск причин собственной смерти.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В финале спектакля Серзин выводит на экран обложку романа Александра Вивата с названием «Свидетельские показания», эпиграфом к которому вынесена цитата из «Скуки» Бодлера — как итог этой рефлексии. Ход, конечно, ироничен и по отношению к Данилову (в спектакле упоминалось, что творчество Вивата «никакая не литература в высоком смысле, это ремесло»), и по отношению к собственному спектаклю (не самое захватывающее дух зрелище). И тем не менее, становятся понятны мотивы Вивата, готового выпрыгнуть из окна ради единственного «нескучного» романа своей жизни.

Все мы являемся свидетелями собственного самоубийства, совершаемого от скуки.

АЛИСА ФЕЛЬДБЛЮМ

Источник: «Петербургский театральный журнал»