На-крови или на-любви?
ТЕМА ПРЕДАТЕЛЬСТВА НЕОЖИДАННО ВЫШЛА В ТОП ТЕМ, КОТОРЫЕ ВОЛНУЮТ МОЛОДЫХ ПОСТАНОВЩИКОВ 
В переломные времена художники часто обращаются к классике, ища в ней вопросы и комментарии к дню сегодняшнему. Молодые постановщики – Хуго Эрикссен, Семен Серзин, Андрей Калинин, – обратились к произведениям русских писателей XIX и ХХ веков, проверяя коллизиями и персонажами давнего прошлого вызовы современности. Тема приспособленчества, тема предательства себя, тема перемещенной крови стала главной во всех трех спектаклях. В зеркалах Сухово-Кобылина, Пантелеймона Романова, Алексея Иванова русская жизнь узнает себя в точном соответствии со строками Пушкина: «И с отвращением читая жизнь мою, / Я трепещу и проклинаю,/ И горько жалуюсь, и горько слезы лью,/ Но строк печальных не смываю».
«Веселые расплюевские дни»
Кандид Касторович Тарелкин оказался живуч, как таракан. Годы проходят, десятилетия, столетия. Войны. Революции. Распад российской империи. Мировые катаклизмы и пандемии. Промышленные скачки. Технологические прорывы. А жив курилка! И даже по-настоящему расцвел. Вещает из всех СМИ. Оккупировал соцсети. Всегда, везде и во всем идет впереди прогресса! Так что уже Тарелкин впереди, а прогресс сзади. «Когда пошла эмансипация женщин, то Тарелкин плакал, что он не женщина, дабы снять кринолину перед публикой и показать ей… как надо эмансипироваться. Когда объявлено было, что существует гуманность, то Тарелкин сразу так проникнулся ею, что перестал есть цыплят, как слабейших и, так сказать, своих меньших братий, а обратился к индейкам, гусям, как более крупным». (вот и догадайтесь в каком веке написано?).
Режиссер Хуго Эрикссен перенес действие классической пьесы в конец 80-х ХХ века. Посмотрел на действующих лиц «пьесы-шутки» Александра Сухово-Кобылина тяжелым взглядом Алексея Балабанова. Его Превосходительство Варравин стал генералом. Бравый Расплюев — участковым милиционером. Бравый Катала по делу о «вурдалаке» лихо заламывает руки провинциальному депутату, которого «электорат любит». А предприниматель Попугайчиков, скрепя сердце, отстегивает за свою неприкосновенность штуку баксов. На большом экране, висящем над сценой (сценограф – Ютта Ротте), можно было рассмотреть все оттенки эмоций: и у Попугайчикова-Сергея Попкова (брезгливость побеждает даже жадность), и у Расплюева-Максима Плеханова (снова выкрутился, подлец!), и у Антиоха Елпидифоровича Оха-Виктора Яковлева (меньше штуки взять нельзя!).
Полицейский участок, его традиции и нравы в России также сохраняются в неприкосновенности столетиями. Пытка жаждой. И пытка бутылкой. Пытки Качал и Катал, умеющих «перебрать все косточки»...
Длинноволосый интеллигент-прогрессист, мелкий шулер Тарелкин-Денис Кугай в своих расчетах «подменить» покойника-соседа Силу Силыча Копылова, замаскировавшись зубными винирами и париком, – не учитывает именно силу катка государственных силовых ведомств. Расхристанный, растерявший все свое словоблудие, он с каждой сценой все меньше походит на мошенника и все больше на жертву произвола. Муки, несоразмерные с причиной, – все больше облагораживают страждущего. Ужас, внушаемый преследователями, – заставляет окончательно забыть о плутовстве Тарелкина.
В финале (в Пскове пьеса идет в сценической редакции театра) его вовсе не выпускают «улизнуть в Москву», а пакуют в тот самый гроб, куда он так старательно укладывал свою восковую куклу и килограммы тухлой рыбы...
В постановке Хуго Эрикссена классического трагифарса в Псковском театре драмы фарсовое начало истаивает до полной неразличимости, а вот приставка «траги» наливается земной, густой, темной кровью. И ты понимаешь, что перед тобой «есть в полной действительности сущее, из самой реальнейшей жизни с кровью вырванное дело».
«Кровь века переместилась»
Андрей Калинин обратился к сатирическому роману Пантелеймона Романова. в котором шаг за шагом прослеживается эволюция старорежимного интеллигента в передового товарища, который предает жену и старого друга, единомышленников-коллег и нового начальника-партийца. Эпиграфом к спектаклю вполне могли бы стать слова Ходасевича о постреволюционных годах: «И все вокруг нас изменилось: не только политический строй и все общественные отношения, но и внешний порядок, ритм жизни, уклад, быт, стиль». Режиссер-постановщик и прекрасные актеры Александринки точно воспроизводят эту эпоху переход, бедную и жалкую послереволюционную обыденность 20-х: донашиваемое «хорошее платье», донашиваемые хорошие манеры, предметы быта, выдернутые с привычных мест.
Метафорой времени станет «карета прошлого» (из Музея старого быта, где работает главный герой), у которой спилят верх, а на козлы установят пулемет. Карета, превращенная в тачанку – образ такой силы, что любой инсталлятор-постмодернист должен ночами рыдать в подушку от зависти. И в спектакле Калинина таких находок много. Поставленная на колесики мебель работает в «Товарище Кислякове» как цирковой реквизит. Вот на коллективном собрании один из спецов решается возразить начальству и сразу его коллеги от него отъезжают все дальше и дальше, пока он не остается в полной пустоте...
- «Эх, надо было подойти», – будет корить себя главный герой, – «поддержать, а то, что он обо мне подумал!»...
Ипполит Григорьевич Кисляков в исполнении Ивана Труса ведет с залом постоянный диалог, отыгрывая вначале свою правдивую реакцию на ту или иную реплику или ситуацию. А потом показывает, как его герой повел себя на самом деле. Вот он кидает свои ламенты в лицо своей Жене (Василиса Алексеева играет эту смешную мещанку с губами гузкой и пафосными фразами смешно и точно). А потом, вздыхая, проглатывает свою честную эмоцию отвращения и покорно плетется к супружескому ложу или в очередной раз уверяет супругу, что для него счастье – проводить ее на вокзал. Вот он хочет сказать комсомольской ячейке, что он думает об их узколобости. А потом, заходя, искательно открывает свой портсигар: «угощайтесь, товарищи! Хорошие папиросы!» Он, не смущаясь угрызениями совести, становится любовником молодой жены своего лучшего друга. Он льстит и подыгрывает новому красному директору музея, – бывшему герою Гражданской войны, становится его ближайшим другом и предает, как только директора сливает комсомольская ячейка...
Блестя стеклянным глазом, красный директор Полухин-Никита Барсуков, назначивший Кислякова своим наперсником, исчезает в небытии, как до того исчезают из жизни и мыслей Кислякова его интеллигентные сослуживцы.
Самый сложный и причудливый рисунок отношений у Кислякова складывается с другом Аркадием и его молодой женой Тамарой. Аркадий-Петр Семак внешне похож на Максимилиана Волошина – рубаха, борода, возвышенная поэтическая речь, восторженная преданность друзьям. Переживший разочарование в прежних верованиях всю любовь к угнетенному человечеству он теперь сфокусировал на немногих избранных – жене, друге детства, на двух друзьях дома – дяде Мишуке и Левочке. Он гудит о идеалах и интеллигентском братстве, о женской верности и дружеской поддержке. Тем больнее разочарование, когда выясняется, что юная жена, только вышедшая из подросткового возраста изменяла ему с дядей Мишуком, и с Левочкой, приглядывая партию повыгодней.
Тамара-Олеся Соколова, тонкая, ломкая по-особому юная в платьице-матроске а ля Бабанова в ролях соблазнительных апашек, – и на Кислякове опробует действие своих чар. Разумеется, он с готовностью поддастся соблазну, переступив и через жену, и через друга... А потом Тамара также легко, естественно, не задумываясь ни на секунду бросит его ради перспективного ухажера... И вот предатель, который предавал и стыдился, стыдился и снова предавал, – стоит в ступоре, пытаясь как-то понять это прелестное создание, органически чуждо само понятие «стыда».
Время сломалось, раздался хруст костей. Кровь века переместилась. Кто-то, как идеалист Аркадий, предпочитает выход в смерть. Кто-то, как Кисляков, ежесекундно делает мелкие шажки, применительно к подлости. Кто-то, как Тамара, даже не представляет, что можно жить как-то иначе.
Время колокольчиков
На приз фестиваля «Уроки режиссуры» лауреат 2020 года Семен Серзин в созданном им Невидимом театре поставил спектакль «Общага на крови». Премьера состоялась на сцене Театрального центра «На Страстном». Алексей Иванов написал свой первый роман совсем юным, что называется «на студенческой скамье» на основе собственного опыта жизни в уральском общежитии начала 1990-х годов, его первые читатели-друзья легко угадывали прототипы героев. Издатели не торопились знакомить со злободневным произведением читательские массы (роман пролежал в столе почти четырнадцать лет).
Для сегодняшних актеров и режиссеров начало 90-х – время юности их родителей. Безбашенное время, когда еще не слышали о харрасменте и ЗОЖ, из наркоты употребляли марихуану, а свободные половые связи между обитателями женских и мужских комнат в общаге казались нормой быта.
«Нам не нужно лишней грязи – скажем нет случайной связи» – призывали плакаты с грязных стен, но кто читал эти плакаты?
Ребята из комнаты 214 Ваня и Игорь тесно дружат с девушками из комнаты 212 Лелей и Нелли. Вместе пьют, вместе спят, вместе опекают единственного трезвенника и девственника в их компании с нежным прозвищем Отличник. Вместе огрызаются на нападки коменданта общежития Ботовой и Председателя студсовета Гапонова. Выкрав ключ от крыши общежития, Игорь вручает его Отличнику, а тот после ночного визита на крышу забывает ее запереть. И с крыши шагает в вечность девочка-первокурсница, которую за определенные интимные услуги Гапонов поселил в отдельной комнате общежития.
Во время милицейского разбирательства виновными назначают обитателей нехороших комнат 214 и 212 и чохом выселяют из общаги, впрочем, намекнув, что, пойдя на определенные и унизительные уступки, они смогут остаться. Друзья гордо уходят, предварительно договорившись с первокурсницей с ангельским именем Серафима, что она приютит Отличника. Но бездомная жизнь быстро меняет их жизненные приоритеты...
Молодые актеры команды Семена Серзина с азартом и удовольствием играют своих ровесников из 90-х. Оторва Нелли (Анна Донченко) в мини-юбке и всегда в поисках сигаретки. Добродушная пышка Леля (Алена Митюшина), которой проще согласиться, чем объяснять почему нет. Неотразимо-брутальный Игорь (Николай Кисличенко). Наконец, бард Ваня-Евгений Санников, самый сложный из персонажей романа, поскольку именно на нем лежит отсвет реальной фигуры-легенды уральской общаги Александра Башлачева. Ваня цитирует строки Башлачева (и не понятно – читает он свое, или просто читает любимое). Парень в растянутом свитере, с ладным телом и надорванной душой – камертон нравственности общаги. Именно он сцепляется с Гапоновым, защищая друзей. И тем больнее именно его крушение. Его друзья уступают обстоятельствам и предают себя, двигаясь в русле собственных пороков. Девушки соглашаются на интим по принуждению, Игорь уступает домогательствам комендантши. А вот Ваня идет в вахтеры-стукачи. И первым делом закладывает живущего в общаге нелегально Отличника...
- Зачем? – спрашивает недоумевающий вихрастый Отличник-Геннадий Блинов, который только обрел первую юношескую любовь – Серафиму и потому готов растворить в своей нежности весь мир...
- Слишком хорошо ты устроился. Чистеньким хочешь остаться? А ты попробуй как мы...
И остальные друзья Отличника с Ваней согласны: слишком разителен контраст между его счастливыми глазами, которыми он глядит на ангельскую, такую всю «неотсюда» Серафиму (Эва Мильграм) и их грязной жизнью, которую они сами презирают и на которую себя сами обрекли.
Инициация – одно из самых важных и самых страшных испытаний в человеческой жизни. «Взросление» часто означает ломку самого ценного и светлого, отказ от собственного стержня, отказ от главного в себе...
Серафиму ждет неисправный переезд, отличника – бритвенный набор, которым так удобно резать вены.
А его бывшие друзья будут отмечать свое водворение в общагу и только закрытая дверь туалета будет предметом вначале шуток («Нет повести печальнее на свете, чем повесть о закрытом туалете»). Потом тревоги (кто там заперся?). Потом ужаса – за дверью самоубийца.
В своем «Человеке из Подольска» Семен Серзин показал, что о самом важном и страшном можно говорить без пафоса, с иронией и лирикой. В «Общаге на крови» самые тяжелые сцены переведены в танец и пластику (Гапонов-Михаил Касапов танцует просто виртуозно). Но яркая театральность решения подчеркивает, а не заслоняет актуальность темы – как дурное устройство жизни ломает самых незащищенных, молодых и верящих прямо на входе в эту взрослую жизнь... Как калечатся тела и души.
Однако язык не поворачивается отнести постановку Семена Серзина по жанру чернухи.
В самом драйве сценического существования молодых актеров живет надежда на ту Общагу-не-на-Крови, а на-Любви, о которой грезил в свои последние минуты смешной Отличник.
Ольга Егошина
Источник: Театрал
