Боря VS Саша = Любовь

Накануне премьеры спектакля «Пленные духи» мы решили напомнить зрителям историю, пожалуй, самого знаменитого любовного треугольника Серебряного века. Журналист и литературовед, кандидат филологических наук Александр Донецкий – специально для Псковского театра драмы.

В Псковском театре драмы 19, 20 и 27 октября – премьера спектакля «Пленные духи» по пьесе модных российских драматургов, сценаристов и режиссеров братьев Пресняковых. Главные герои спектакля – три знаковые фигуры Серебряного века: поэты Александр Блок и Андрей Белый и их «Прекрасная дама» Любовь Менделеева. «…Реальные факты их биографии даются не в трагическом ключе, а очень смешно, – рассказал в интервью журналу «Театр» режиссер «Пленных духов» Айрат Абушахманов. — Внешняя канва, конечно, похожа на то, что было на самом деле: любовный треугольник Блок – дочь Менделеева – Белый. Это, как иногда говорят, умная комедия, не комедия положений. <…> именно интеллектуальный юмор, и многое в спектакле построено на игре слов. Тут много подводных течений, поиск символов, знаков слова. Я бы хотел, чтобы зритель, приходящий на спектакль, знал, кто такие Андрей Белый и Александр Блок, потому что если ты знаешь их биографию, то у тебя внутри всегда есть отсылка к реальности».

Накануне премьеры мы решили напомнить зрителям историю, пожалуй, самого знаменитого любовного треугольника Серебряного века.

«Профессорские дети»

«– Так вы родная? Я всегда знал, что вы родная. Вы – дочь профессора Цветаева. А я – сын профессора Бугаева. <…> Мы – профессорские дети. Вы понимаете, что это значит: профессорские дети? Это ведь целый круг, целое Credo», – восторженно восклицает, обращаясь к Марине Цветаевой, Андрей Белый в ее эссе «Пленный дух» (1934). Марина Цветаева посвятила эссе памяти недавно умершего в Советской России автора «Петербурга» и вдохновенно описала свои берлинские встречи с ним. Именно Цветаева нашла это удивительно емкое по смыслу сочетание, передающее суть гениальной личности Андрея Белого: «пленный дух», – формулу, которую обыграли братья Пресняковы в названии комедии.

Люба Менделеева в роли Офелии в домашнем спектакле. Боблово. 1898

Но и трое других персонажей пьесы «Пленные духи» – «профессорские дети». Люба Менделеева – дочь профессора Дмитрия Ивановича Менделеева, титана естественнонаучного знания, члена-корреспондента многих европейских академий, открывателя периодического закона химических элементов, по народной легенде, автора «рецепта» русской водки. Александр Блок – сын профессора Варшавского университета Александра Львовича Блока, а по материнской линии внук выдающегося ботаника и географа, ректора Петербургского университета Андрея Николаевича Бекетова; соответственно, мать поэта, известная переводчица с французского языка и детская поэтесса Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух (в девичестве Бекетова) – тоже профессорская дочь.

Боря Бугаев в возрасте четырех лет. 1885

Все это люди высочайшей интеллектуальной культуры, «сливки» образованного класса России, лучшие представители русской интеллигенции. Сам Борис Бугаев (в 1901-м году взявший себе литературный псевдоним – Андрей Белый) был сыном типичного, как сказали бы нынче, «чокнутого профессора», чудака и заядлого шахматиста, замечательного русского математика и философа, декана физико-математического факультета Московского университета, члена-корреспондента Санкт-Петербургской академии наук Николая Васильевича Бугаева. А его мать, Александра Дмитриевна (в девичестве Егорова), купеческая дочь и первая красавица Москвы, получила прекрасное образование и считалась неплохой пианисткой, но завсегдатаям светских салонов была больше известна своими бурными романами, отчего профессорскую семью сотрясали постоянные ссоры и скандалы. Боря Бугаев рос в атмосфере непрерывного конфликта между папой и мамой, которые буквально разрывали ребенка между собой на части, воевали за его ум и сердце, чем и объясняется фатальная «двойственность» натуры будущего символиста и его постоянное стремление к восстановлению единства, некоего «синтеза», – в жизни и в творчестве, в философии и в искусстве.

Саша Блок на руках у матери. 1883

Не столь драматично, но тоже непросто обстояли дела в семье маленького Саши Блока. Его отец, Александр Львович Блок, по общему признанию, незаурядная личность, талантливый человек «байронического склада», увезший юную жену в Варшаву, где преподавал в университете, в семейной жизни оказался настоящим тираном. Эти тяжкие обстоятельства вскрылись уже после свадьбы: муж не выпускал Александру из дому, не давал ей денег, морил голодом и даже бил. Когда в 1880 году двадцатилетняя беременная Александра приехала в Петербург (она боялась рожать в Варшаве, так как ее первый ребенок умер), родители буквально не узнали родную дочь – настолько она осунулась и подурнела. Отец Александры, Андрей Николаевич, тут же принял волевое решение, что его дочь с Блоком-старшим жить больше не будет и добился развода. Через несколько лет Александра Андреевна удачно вышла замуж, но драматичные обстоятельства первого замужества навсегда определили ее отношение к сыну, которого она фанатично и слепо обожала, утверждала, что у нее с сыном существует «телепатическая связь» и до самой его смерти контролировала всю его личную, душевную жизнь.

Вообще, преимущественно женское, как сказали бы сейчас, «феминное» воспитание, сыграло огромную роль в жизни обоих гениев – и Александра Блока, и Андрея Белого. Будущая «Прекрасная дама» Серебряного века, Любовь Менделеева, напротив, выросла в крепкой многодетной семье, хотя роман ее родителей тоже нельзя назвать обычным: когда профессору Менделееву было сорок два года, он страстно влюбился в шестнадцатилетнюю художницу Анну Попову, которая ответила ему взаимностью. Началась совсем другая «химия»: Менделеев бросил первую семью и женился во второй раз. Его старшая дочь Люба, как и другие дети (а их в новом браке родилось еще трое), получила блестящее среднее и высшее образование; в доме Менделеевых всегда интересовались не только наукой, но и искусством, поэтому Любовь Дмитриевна рано увлеклась театром и в итоге стала актрисой. Эта женщина прожила интересную, насыщенную событиями личную и творческую жизнь. Однако для русской культуры она навсегда останется прежде всего женой и музой Александра Блока.

Александр Блок и Любовь Менделеева, жених и невеста, начало 1903 года

Пьеса для трех исполнителей

И не только – Блока, добавим мы. Тут трудно не скатиться в вульгарный тон глянцевых изданий, которые подают «любовный треугольник Блок – его жена – Белый» как какую-то «сенсацию» или «скандал», пусть и вековой выдержки. Психологически это вполне понятно: кому интересны любовные терзания соседа по лестничной площадке? Другое дело знаменитости, «селебритис», пусть и из прошлого. К тому же – не простые смертные, а «великие». Как верно заметил Пушкин в известном письме Вяземскому 1825 года по поводу пропавших записок Байрона: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы!» И тут же добавляет, опровергая мнение плебса: «Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы – иначе!».

Андрей Белый у рояля в гостиной арбатской квартиры семьи Бугаевых. Москва, зима 1901 года

Вот это пушкинское иначе в полной мере характеризует и любовный треугольник «Белый и Блоки», да и прямо скажем: «малым» или «мерзким» его назвать язык не повернется. Это в высшей степени небанальная, экстраординарная история, хотя бы потому, что участвовали в ней не просто творческие люди, а гении. Никто ведь не будет спорить с тем, что один – гениальный поэт, автор волшебных, завораживающих стихов вроде «Незнакомки», а другой – создатель гениального «Петербурга», романа, который такой взыскательный и строгий художник, как Набоков, включил в свой короткий список лучших текстов ХХ века наряду с произведениями Пруста, Джойса и Кафки.

Андрей Белый и Сергей Соловьев с портретом Прекрасной Дамы - Любови Блок на столике. Москва. Фотосалон Ренара, 1904

Сохранилось любопытнейшее свидетельство той любовной драмы – фотография Андрея Белого и его ближайшего друга Сергея Соловьева, сделанная в 1904 году в ателье Ренара: слева – Андрей, справа – Сергей, а на круглом столике – том Библии и два фотопортрета, знаменитого философа-мистика Владимира Соловьева и Любови Дмитриевны Блок. Здесь всё неслучайно: философ Соловьев в своих работах и стихах пытался осмыслить феномен «вечной женственности», а Люба Менделеева стала для кружка московских мистиков, – прежде всего, благодаря недавно опубликованным «Стихам о Прекрасной даме» Александра Блока, – земным воплощением этой «Вечной женственности». Молодые символисты сделали из жены Блока своего рода культ, который для них стал не вполне игрой, а, скорее, своего рода религией. И всё это было вполне всерьез. Настолько, что на своих кульминациях история шла буквально о жизни и смерти, поэты и соперники в борьбе за сердце Прекрасной дамы были готовы стреляться друг с другом! Сначала, 10 августа 1906 года, Блока вызвал на дуэль Белый; спустя год, 8 августа 1907 года, вызов Белому сделал уже Блок. Обе дуэли в итоге были отменены после переговоров, но мужчины вовсе не шутили.

Много позже, всю эту даже не драму, а трагедию очень зримо объяснил сам Белый в книге воспоминаний другой известной мемуаристки Ирины Одоевцевой, а ей можно доверять: современники отмечали, что она передавала прямую речь своих героев предельно точно, будто профессиональная стенографистка. Так вот, в воспоминаниях Одоевцевой «На берегах Невы» Андрей Белый говорит ей: «Я, знаете, однажды семь дней не снимал маски, не символической, а настоящей, черной, бархатной. Я ее нашел в шкафу у мамы. Я тогда сходил с ума по Любови Дмитриевне Блок. Хотел покончить с собой. Лето. Жара. Я один в Москве. Мама за границей. Я сижу в маске в пустой квартире. И вдруг приходит Эллис. Он даже не спросил, отчего я в маске. Не удивился. Как будто несчастному влюбленному так и полагается сидеть в маске. Когда он ушел, я выбросил ее на улицу в окно. Выбросил. А все-таки с тех пор я всегда ношу маску. Даже наедине. Боюсь увидеть свое настоящее лицо. Это тяжело. Не-вы-но-си-мо тя-же-ло! <…> Любовь, – произносит он медленно. – Для меня любовь всегда была трагедия. Всегда. И теперь тоже».

И далее: «Саша Блок! Ах, как я его любил!.. – пауза, вздох, – как любил! Любил по его стихам, еще не видя его. Для меня его стихи были откровением. Всё, что я хотел и не умел выразить. Я катался по полу, читая их. Да, да, катался и кричал как бесноватый. Во весь голос. И плакал. <…> С самого начала всё между нами было мистерией, роком. Я написал ему, и в тот же день получил от него чудесное письмо, как мистический ответ…»

Блок и Белый действительно, не сговариваясь, с разницей в один день, в январе 1903 года, написали друг другу письма, после чего начался их длительный «эпистолярный роман», тогда как первая «очная» встреча произошла только спустя год, в январе 1904 года. Блок пригласил Белого быть шафером на его свадьбе: «Но у меня тогда умер отец, – продолжает свой монолог у Одоевцевой Белый. – Я не мог приехать. И в этом тоже таинственное предзнаменование. <…> Как я ждал его! Ночь перед нашей встречей я провел без сна. Я даже не ложился. Я слонялся по залитой лунным светом квартире как привидение, останавливался перед зеркалами в гостиной – завтра в них будет отражаться Саша. Завтра… Но я боялся не дожить до завтра. Я его слишком любил».

Когда же наконец произошла долгожданная встреча, Белый испытал приступ резкого разочарования: «Я смотрел на него. Я весь дрожал. Никогда в жизни – ни прежде, ни потом – я не испытывал такой жгучей неловкости. И разочарования. Обман, обман! Меня обманули. Это не Блок. Не мой Саша Блок». Блок показался Белому слишком красивым, физически избыточным: «Но до чего земной, здоровый, тяжелый. <…> Он оказался оскорбительно здоровым, цветущим, фантастически красивым. Он всем своим видом будто затмевал, уничтожал, вычеркивал меня».

Но одновременно с Сашей в жизнь Белого вошла и его жена – Люба: «Мы втроем (Блок, Белый и Сергей Соловьев. – А.Д. ) основали Братство Рыцарей Прекрасной Дамы. Любовь Дмитриевна была для нас Женой, Облеченной в Солнце, Софией Премудростью, Прекрасной Дамой. Мы все трое бредили идеями Владимира Соловьева – у ее ног. А она? Хотела ли она быть Прекрасной Дамой? Она стремилась на сцену, а мы поклонялись ей как Богородице. Мы даже в лицо ей смотреть не смели, боялись осквернить ее взглядом. Все трое, Саша, как и мы с Сережей. <…> Она, розовая, светловолосая, сидела на диване, свернувшись клубком, и куталась в платок. А мы, верные рыцари, на ковре экзальтированно поклонялись ей. Ночи напролет…. До зари».

Любовь и метафизика

А действительно, хотела ли Люба Блок быть Прекрасной дамой, то есть живым символом «Вечной женственности», если перевести на язык богословия, воплощением четвертой ипостаси Бога? На этот счет сама Любовь Дмитриевна на склоне лет оставила вполне четкие свидетельства. Их безрадостная правда заключалась в том, что после свадьбы молодая женщина, а ей тогда шел двадцать второй год, оставалась девственницей еще на протяжении примерно года и трех месяцев, что по нынешним, да и по тем временам, представляется довольно странным обстоятельством: жить с мужем, любить его и не иметь с ним физической близости?

Но этой близости, если верить признаниям Любови Дмитриевны, не хотел сам Блок: «Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам и не надо физической близости, что это «астартизм», «темное» и бог знает еще что. Когда я ему говорила о том, что я-то люблю весь этот еще неведомый мне мир, что я хочу его – опять теории: такие отношения не могут быть длительны, всё равно он неизбежно уйдет от меня к другим. А я? “И ты так же”. Это приводило меня в отчаянье! Отвергнута, не будучи еще женой, на корню убита основная вера всякой девушки в незыблемость, единственность».

Однако осенью 1904 года «неизбежное» все-таки случилось: «Молодость всё же бросала иногда друг к другу живших рядом. В один из таких вечеров, неожиданно для Саши и со “злым умыслом” моим произошло то, что должно было произойти — это уже осенью 1904 года. С тех пор установились редкие, краткие, по-мужски эгоистические встречи. К весне 1906 года и это немногое прекратилось». Вот тут-то и явился Андрей Белый: «Весна этого года — длительный “простой” двадцатичетырехлетней женщины. Боря верно учуял во мне “разбойный размах”, той весной, вижу, когда теперь оглядываюсь, я была брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать».

Белый же влюбился по-настоящему. Молодая женщина ответила взаимным чувством: «Я была взбудоражена не менее Бори. Не успевали мы оставаться одни, как никакой уже преграды не стояло между нами, и мы беспомощно и жадно не могли оторваться от долгих и неутоляющих поцелуев». В феврале 1906 года Белый снял на Шпалерной улице квартиру для встреч с Любой. В апреле она как будто решила бросить мужа и уехать с Белым в Италию. В конце концов любовники решили во всем признаться Блоку.

Андрей Белый. Портрет работы Леона Бакста (фрагмент). 1906

Вот как описывает этот эпизод сам Белый в книге Ирины Одоевцевой: «Чудовищная, трагическая весна 1906 года… Я не расставался с Любовью Дмитриевной. Она потребовала – сама потребовала, чтобы я дал ей клятву спасти ее, даже против ее воли. А Саша молчал, бездонно молчал. Или пытался шутить. Или уходил пить красное вино. И вот мы пришли с нею к Саше в кабинет. Ведь я дал ей клятву. Его глаза просили: “Не надо”. Но я безжалостно: “Нам надо с тобой поговорить”. И он, кривя губы от боли, улыбаясь сквозь боль, тихо: “Что ж? Я рад”. И так открыто, по-детски смотрел на меня голубыми, чудными глазами, так беззащитно, беспомощно. Я всё ему сказал. Всё. Как обвинитель. Я ждал поединка. <…> Но он молчал. Долго молчал. И потом тихо, еще тише, чем раньше, с той же улыбкой медленно повторил: “Что ж… Я рад”. Она с дивана, где сидела, крикнула: “Саша, да неужели же?..” Но он ничего не ответил. И мы с ней оба молча вышли и плотно закрыли дверь за собой. И она заплакала. И я заплакал с ней. Мне было стыдно за себя. И за нее. А он… Такое величие, такое мужество. И как он был прекрасен в ту минуту. Святой Себастьян, пронзенный стрелами».

Белый бросился в Москву – доставать деньги на отъезд за границу. Но тут же, заподозрив «заговор», вернулся в Петербург. Блок был с ним подчеркнуто доброжелателен. Люба, серьезно простудившись, осталась с мужем, но обещала Белому, что через два месяца они вместе уедут в Италию, и она окончательно порвет с мужем. И Люба порвала… только не с Блоком, а с Белым.

Несчастный и обманутый, Андрей Белый почувствовал себя преданным не только Любой, но и Сашей. Вдруг оказалось, что он стал жертвой злой, коварной игры. Чтобы понять, насколько Белый считал их близкими и родными людьми, достаточно почитать его письма к Блоку той поры: «…Каждый миг для меня – острый нож в душу. Каждый день без нее ужас. Пойми, Саша, что вот уже месяц все часы мои – ножи, воткнутые в сердце, что эта боль не стихает…», – писал Белый Блоку в апреле 1906 года, на пике своих отношений с Любой. Всё это может показаться каким-то чувственным извращением: любовник пишет мужу своей любовницы с целью уговорить… это трудно даже сформулировать: не его – отпустить ее, а уговорить ее уйти от него, от мужа. После разрыва с Блоками Белый впал в настоящее отчаянье, которое чуть было не закончилось суицидом. Он всерьез замышлял утопиться – либо спрыгнуть в Неву с Николаевского моста, либо заплыть на середину реки на лодке и тоже броситься в воду. Это свое тяжелое психическое состояние он позже описал в романе «Петербург» – в коллизии любовных отношений Николая Аблеухова и Сони Лихутиной.

Впрочем, окончательным разрыв назвать вряд ли можно. После недолгого перерыва Блок и Белый возобновили переписку, и все трое продолжали поддерживать друг с другом невидимую духовную связь. В десятые годы Александр Блок и его Прекрасная дама находились, как принято выражаться сегодня, «в свободном поиске», но официально Любовь Дмитриевна так и осталась законной женой поэта. По свидетельствам очевидцев, близко знавших Белого, несмотря на два брака, он продолжал любить своих неверных Сашу и Любу до конца жизни, а в своих женах и женщинах постоянно искал черты той «единственной, милой», что обошлась с ним так жестоко. Искал и… не находил.

Александр Донецкий