26 февраля 2020
Оборотная сторона
«...но сказать правду: медведю из лесу до меня ближе,
нежели Магомету с седьмого неба».
Иван Крылов,«Каиб», восточная повесть.
Чтобы ни говорили, но спектакль-эскиз - тоже спектакль. Всё то, что показывается зрителю со сцены, обязательно является спектаклем - даже если над ним работали считанные дни. По этой причине спектакль «Нави Волырк, капитанский сын», показанный 15 и 16 февраля 2020 года на Малой сцене Псковского театра драмы, хоть и является премьерой, но имеет свою псковскую предысторию. Псковские зрители прошлым летом уже могли видеть на той же сцене спектакль-эскиз «Нави Волырк, капитанский сын», поставленный тем же режиссёром Еленой Павловой с теми же главными артистами.
Тогда «Городская среда» написала:
«Это моё представление об актёрском рае»
После спектакля «Нави Волырк, капитанский сын» режиссёра Елены Павловой по пьесе Олега Михайлова артист Максим Плеханов, сыгравший Пушкина в «Последней игре Александра Пушкина», произнёс: «Это моё представление об актёрском рае: поел, и текст учить не надо».
Действительно Крылов-оборотень (Нави Волырк) в исполнении Сергея Попкова с аппетитом ест на сцене и слов почти не произносит (голос записан заранее). «Нави Волырк, капитанский сын» не только актёрский рай, но и вполне пригодное для зрителей зрелище. Не рай, но точно не ад. Если, конечно, зритель готов следить не только за сюжетом (его почти нет), а за неким «медвежьим балетом». Жанна Зарецкая назвала это «рапсодией с рефреном». Такой балет тяжеловесен, тёмен, словно вы попали в берлогу. Ждёшь, что Илона Гончар в роли дочери Крылова тоже затанцует, но нет. Разве только мысленно... В сцене поедания звучит музыка группы «Аквариум» - «Тибетское танго». Нет, не зря при обсуждении вспомнили Сергея Курёхина, приложившего к «Тибетскому танго» руку.
Крылов в спектакле - в медвежьей шкуре с медвежьей лапой. Он страдает, он вспоминает, он умирает. В одной из басен Ивана Крылова сказано: «Медведь // Попался в сеть. // Над смертью издали шути как хочешь смело: // Но смерть вблизи - совсем другое дело. // Не хочется Медведю умереть...»
Мы видим, что медведь - тоже человек. Но при этом театральным критикам показалось, что в постановке Елены Павловой имеется «сентиментальность, пафосность и дурновкусие». По-видимому, как раз из-за прямолинейных решений, предсказуемости. Вот если бы сентиментальность и пафосность тоже вывернуть наизнанку, как превратившегося в Нави Волырка Ивана Крылова, то возникнет полноценный спектакль. Впрочем, Сергей Попков в роли медведя-баснописца уже сейчас выглядит очень внушительно...
«Оборотень, который всю свою жизнь прикидывался человеком»
Прошло полгода. Максим Плеханов за это время приблизился к актёрскому раю, то есть сам вошёл в этот спектакль - изображает одного из мужиков деревни Курёхино. Облачившись в медвежью шкуру, играет и поёт вместе с сотоварищами по фольклорному ансамблю «Будимир» (его участники Виталий Кобец и Анатолий Митюк тоже выступают в роли курёхинских мужиков). Деревня носит название по фамилии музыкального эксцентрика Сергея Курёхина, чья музыка в спектакле «Нави Волырк» тоже играет важную роль.
Летом 2019 года, сразу после показа, публика поднялась с мест и отправилась в Большой зал, где и началось обсуждение. На фоне предыдущих спектаклей, которые тогда нам успели продемонстрировать, «Нави Волырк, капитанский сын» выглядел обнадёживающе. Его с ходу принялись хвалить. Но потом встал худрук театра Дмитрий Месхиев...
В общем, после его выступления стало понятно, что полноценной премьеры зритель может и не дождаться. Спектакль действительно получился несколько прямолинейным, словно бы вырубленным топором. В то же время списывать всё на неопытность режиссёра и недостаток времени было бы неправильно. Нави Волырк не просто ел на сцене, а обжирался («был тучен, ел без меры»). Но как иначе должен вести себя медведь? Он же животное, манерам не обучен. Но на февральской премьере стало понятно: тема обжорства приглушена.
Сама пьеса харьковского драматурга Олега Михайлова написана таким образом, что не разгуляешься. Она многословная и полна интересных фактов - мнимых и настоящих, но как драматургическое произведение довольно однообразна. Нет, можно, конечно, всё перекроить, но тогда это будет расправа над авторским текстом. Как сказано в программке, «Нави Волырк» - спектакль о «загадочной русской душе, о горечи и умиротворении...»
В итоге «Нави Волырк» всё же отвергнут не был и до премьеры дожил (в программке специально обозначено, что его создали в юбилею Сергея Попкова («это его актёрский бенефис»).
На эту самую «загадочную русскую душу» принято всё списывать. Это пошлейший штамп. Им оправдывают всякую мерзость. Им же объясняют всё, что непонятно. По замыслу драматурга баснописец Крылов - не совсем тот, за кого себя выдавал. Так и прожил он свою жизнь, а напоследок решил исповедоваться. Вывернуть себя наизнанку.
«Я не Крылов. Я - Нави Волырк, - говорит нам главный герой, которого сыграл Сергей Попков (в день премьеры ему исполнилось 60 лет). - Оборотень, который всю свою жизнь прикидывался человеком. Настоящий Иван Крылов действительно существовал. Но это было давно».
«Ку-ку-кум фифи...»
То, что нам показали в прошедшие выходные, - штука более утончённая, если сравнивать со спектаклем-эскизом. Всё-таки, проделана большая работа. Перед зрителями развёрнут огромный трельяж величиной во весь задник сцены (сценография Николая Слабодяника). Смещены акценты. Важной фигурой стал Гнедич (Денис Кугай). В ткань спектакля вплетены тяжеловесные строфы «Илиады» - из перевода Гнедича, что, видимо, должно придавать спектаклю новое измерение, практически монументальность.
И в то же время нам в афише объяснили, что это поп-драма. Вот здесь-то и пригодился фольклорный ансамбль «Будимир». Трио «Будимир» оживляет мрачное пространство, явившись на сцену и исполняя абсурдистско-заводное «Тибетское танго» с альбома группы «Аквариума» «Радио Африка» (автор - Сергей Курёхин). Вставной номер со значением. Это «танго» в позднесоветские времена «Аквариум» как клип записал для телепередачи «Весёлые ребята». Бдительные редакторы попросили в этой песенке кое-что изменить, а именно: «ом-хо-хом» на «хом-хом-хом». Но в псковском спектакле «Будимир» исполнил оригинальное:
Ом, хохом.
Ом, хохом.
Ом, хохом.
Ом, хохом.
Ку-ку-кум фифи
Ку-ку-кум фифи
Ку-ку-кум фифи
Фи
В этих словах, как ни в каких других, выражена та самая загадочная русская душа. Ни убавить, ни прибавить. Всё рассказано как есть. Загадка раскрыта раз и навсегда.
Спектакль «Нави Волырк» из тех, что легко пересказывать. Жил-был мальчик Ваня. Однажды он так заигрался, что отправил на тот свет другого мальчика - внука мельничихи. Мельничиха его прокляла. Всю оставшуюся жизнь он жил с этим проклятьем - вроде бы человек, а на самом деле медведь. Так он и продолжал жить, пока не умер. Всё.
Но какова мораль этой басни? В крыловских баснях обязательно должна быть мораль. Но у Олега Михайлова в пьесе «Нави Волырк - капитанский сын (Жизнь Ивана Крылова, медведя-оборотня, рассказанная им самим Неизвестному лицу)» главный герой не баснописец, а один из тех, о ком басни сочиняют. Для того чтобы проникнуться духом спектакля, надо оценить чёрный юмор. Медведь рассказывает Охотнику (Роман Сердюков), кто он на самом деле. Наверное, все зрители в зале тоже охотники, они же - неизвестные лица. Недаром же Нави Волырк говорит: «Вы станете моим убийцей. Убийцей зверя. Но постойте браться за ружье ваше, дайте сказать вам о жизни оборотня».
Зрители, надо сказать, реагировали сдержанно. Спектакль явно не рассчитан на многочисленную публику, которой в этом спектакле было бы слишком душно. Зрители наблюдают за мучениями Нави Волырка - плотного мужика в медвежьей шкуре. Он ведёт себя так, будто попал на телешоу, где забытым «звёздам» приплачивают, чтобы они приоткрыли толпе свои «тайны» - явные и выдуманные.
Важный приём, который используется в этом спектакле, - кассетный магнитофон. Нави Волырк и другие герои довольно часто проматывают кассету и включают в нужном месте. Наполовину это радио-спектакль.
Так как это происходит на протяжении всего спектакля (он проходит без антракта), некоторых зрителей это начинает сильно раздражать.
«Обречён был смерти и четырёхлетний ребёнок, впоследствии славный Крылов...»
Действительно, настоящий Иван Крылов существовал. Не медведь, а человек. О его отце и о нём самом Пушкин написал в «Истории Пугачёва»: «Пугачёв скрежетал. Он поклялся повесить не только Симонова и Крылова, но и всё семейство последнего, находившееся в то время в Оренбурге. Таким образом, обречён был смерти и четырёхлетний ребёнок, впоследствии славный Крылов...»
В жизни Крылова было несколько драматических событий. Может быть, самое драматическое в том, что когда-то он очень сильно испугался, и потом уже жил с этим испугом всю оставшуюся жизнь. Юрий Айхенвальд когда-то безжалостно поставил на Крылове печать: «Самая личность его тоже привлекает к себе не сочувственные, а только внимательные и удивленные взоры, и грузная масса равнодушия, какую представлял собою ленивый и сонный старик, никогда не будет обвеяна в потомстве дыханием любви...»
«Нави Волырк» тоже, вроде бы, не делает образ Крылова привлекательнее. Но обычный зритель о Крылове вообще ничего не знает. Ни плохого, ни хорошего. Помнят его басни, но не его самого. А тут нам показывают старика, который страдает рядом с внебрачной дочерью Сашенькой (Илона Гончар), рядом с матерью Сашеньки кухаркой Фенюшкой (Нина Семёнова)... Крылов вынужден терпеть пошляка Хвостова (Андрей Ярославлев). Баснописец предстаёт героем трагедии, будто бы сошедшим со страниц «Илиады» в переводе Гнедича. Открываем наугад и читаем: «и рыдание начал; и все зарыдали дружины. Трижды вкруг тела они долгогривых коней обогнали с воплем плачевным...» Но дело в том, что Нави Волырк ещё и герой какой-нибудь басни суворовского племянника графа Дмитрия Хвостова: «Медведь был стар и занемог...» (басня Хвостова «Медведь и кошка»). Дело в той басне для кошки закончилось плохо.
«Нави Волырк» - это басня и эпическая поэма, объединённые биографией «дедушки Крылова», прожившего большую часть жизни в страхе.
Басня и эпическая поэма - это сегодня называется поп-драма.
Фото: Андрей Кокшаров.
18 февраля 2020
Нави Волырк и где он обитает: Спектакль-паноптикум поставили в Псковском театре
В театральном бестиарии пополнение. 15 и 16 февраля в Псковском театре драмы состоялась премьера пьесы драматурга Олега Михайлова «Нави Волырк - капитанский сын. Жизнь Ивана Крылова, медведя-оборотня, рассказанная им самим неизвестному лицу». И теперь Нави Волырк обитает на малой сцене. Выходит на свет софитов преимущественно по вечерам. Питается не человеческими жертвами, но жареной курицей, вареньем и конфетами. Что за чушь? Разберёмся. (Внутри спойлеры).
Как и у многих, моё знакомство с баснописцем Иваном Крыловом началось и закончилось в средних классах средней школы. Что там сразу на ум приходит? «Лебедь, рак и щука», «Слон и Моська» и ещё пара названий вместе со строчкой «Мораль сей басни такова…». А что за человек писал эти басни, каким он был – этого мы не знаем. Узнала сама и попыталась показать остальным 25-летний петербургский режиссёр Елена Павлова.
Спектакль возник из часовой зарисовки театральной лаборатории «Театр про писателей». В июне 2019 года псковские зрители проголосовали за то, чтобы зарисовка превратилась в спектакль. И формально она превратилась - хронометраж увеличился почти вдвое, но цельного спектакля так и не вышло. «Пьеса Олега Михайлова основана на достаточно известном сборнике анекдотов о жизни Ивана Крылова», - рассказывала накануне премьеры Елена Павлова. Непонятно, из-за сборника, из-за желания вместить невместимое или по другой причине, но полотно постановки то и дело рассыпается на эпизоды, актёры блуждают по сцене в попытках сшить расползающуюся материю, а переживания несчастного литератора превращаются в отборный бред. Впрочем, пьеса и была заявлена фантасмагорией и с этой точки зрения, пожалуй, удалась. Но с режиссёрскими находками и символизмом, честное слово, прямо перебор.
Все два часа над происходящим нависают огромные зеркала – отсылка в зазеркалье души литератора, который то ли бредит, то ли вспоминает. На сцене – мишура магнитных лент из старых кассет – обрывки воспоминаний то ли Ивана Крылова, то ли его тёмной сущности, оборотня Нави Волырка (Сергей Попков). Здесь же магнитофон, который на протяжении всего спектакля включают, выключают, ставят на перемотку и носят по сцене. И всё что слышит зритель – это в основном магнитофонная запись голоса главного героя. Она сбивается, становится тише, громче или прекращается вовсе – таковы свойства человеческой памяти. В записи Крылов-Волырк вспоминает нелинейно: свою экономку Фенюшку (Нина Семёнова), с которой «жили невенчанными», детские потехи, проклятие старой мельничихи, друга всей жизни Гнедича (Денис Кугай), нищенское существование после смерти отца, наводнение в Петербурге, внебрачную дочь Сашеньку (Илона Гончар).
Сашенька кормит папку, укутанного в шкуру медведя (оборотень он или что?) вареньем, затем просит почитать сказку про «Трёх медведей». В какой-то момент папка не выдерживает накала сказочных страстей, оборотень в нём берёт вверх и рычит на весь зал малой сцены. Сергею Попкову замечательно удался страдалец-Волырк, мерзкий и жалкий одновременно.
Символом пережитой в детстве нужды (она привела к несдержанности Крылова в питании) становится жареная курица, которую литератор в шкуре с удовольствием поедает под незатейливую песенку трио – в миру ансамбль «Будимир» (Виталий Кобец, Анатолий Митюк, Максим Плеханов). Трио переодето в премилые костюмы плюшевых медведей и с максимально серьёзными лицами поёт максимально дурацкий текст про «Ом-хохом». Отличный эпизод. Бум-бац, всё пропало. И вот уже Гнедич угощает Крылова конфетами, вместе с ним посмеиваясь над дырявыми носками друг друга. А где-то в начале постановки первые пару минут вместо диалога Гнедич и Крылов обмениваются приветственным кашлем, который, судя по всему, призван продемонстрировать, что закадычным друзьям и разговаривать-то необязательно.
В приличном обществе Гнедич известен как переводчик «Илиады» на русский. Да. Так почему бы им с Крыловым хором не почитать эту самую «Илиаду» на сцене? И ведь читают. Посреди всего этого трижды звучит «анекдотец» про Крылова с поносом в Летнем саду и весьма посредственного стихоплёта графа Хвостова со свежеизданной книжкой. Угадаете взаимосвязь? Правильно, откуда ещё в саду взяться бумаге. Говорят, Крылов любил распускать о себе подобные слухи. Да, но зачем заставлять зрителей трижды на разный манер слушать про понос? Кстати, на третий раз скончавшийся к тому моменту прямо на сцене граф не выдерживает, воскресает и даёт, как говорится, Крылову «по щам», затем рвёт свои же стихи, ест бумагу и заново умирает. Чувствуете накал, да? Потом он, кстати, снова воскреснет, чтобы практически как гоголевский Хома Брут из «Вия» трижды начертить на деревянном полу «Иван Крылов» - аккурат напротив зеркала, чтобы наоборот читалось «Нави Волырк». Только зачем? Зачем?
А-а-а… в общем к середине спектакля от количества несвязанных друг с другом гэгов было уже и не весело, и не грустно, а скучно. Курица ещё эта, потом селёдка, которую Фенюшка, препротивно облизывая пальцы, расщепляла для хозяина. Кому «боль и слава», а кому скука и отвращение. Завершается всё, разумеется, освобождением Крылова от медвежьей шкуры. Отмучился, помер – вроде того. Ну, а где зверь, там и охотник, поэтому в начале и в финале спектакля на сцене появляется охотник (Роман Сердюков), который с наганом и в кожаном плаще бродит по подмосткам, как призрак коммунизма. И снова: за-чем? Символизм вышел настолько символичным, что разгадывать его нет никакого интереса.
Из-за клиповости и эпизодичности спектакль не захватывает и не заставляет сопереживать. По сцене в заданном режиссёром порядке передвигаются актёры, двигаются предметы, льётся музыка, блестит плёнка, но всё это ничуть не трогает - как в шахматах, когда, не зная правил, наблюдаешь за партией.
Ольга Машкарина
18 февраля 2020
К 60-летию заслуженного артиста России Сергея Попкова в Псковском драмтеатре состоялась премьера «Нави Волырк, капитанский сын»
Бенефис заслуженного артиста России Сергея Попкова прошёл в Псковском театре драмы. Он приурочен к 60-летию актёра. Сергей Попков исполнил главную роль в новом спектакле по пьесе Олега Михайлова «Нави Волырк, капитанский сын». Сергей Попков является мастером актёрского курса Петербургского Российского государственного института сценических искусств. В качестве режиссёра поставил более десятка моноспектаклей. Гастролировал с сольными программами в России и за рубежом.
Театр - психофизика. Руками не потрогаешь, говорит Сергей Попков. Его первым театральным педагогом, еще в школе, был ученик Мейерхольда Михаил Силаев. Саратовское театральное училище будущий заслуженный артист Сергей Попков закончил с отличием. В Псковском театре ровно тридцать лет и три года. Один из ведущих актеров труппы. В день своего бенефиса - в роли баснописца Ивана Андреевича Крылова.
СЕРГЕЙ ПОПКОВ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Сюжет очень простой. Человек в этот день знает, что он умрет, но всю жизнь он прятался, он надевал на себя медвежью шкуру, был оборотнем. И вот ему перед смертью нужно очиститься, скинуть эту шкуру. Это фантазия автора».
Пьеса обозначена в афише театра как "мировая премьера". Возможно, нужна ремарка: осторожно. Фантазии драматурга Олега Михайлова. Автор лепят собственного Крылова из анекдотов и домыслов. Крылов - оборотень, носитель проклятья с комплексом вины из детства. Говорит языком рабским, иносказательным, поскольку сам раб, как и народ в целом. В отличие от героев. Декабристов. Тема освобождения физиологического и нравственного занимает в спектакле особое место. Сцена очищения перед лицом смерти проходит под знаком сказочника Андерсена. Подобно осколку зеркала злых троллей, медведь срыгивает собственный клык, прежде чем сбросить шкуру.
Сергей Попков прожил все ипостаси сценического воплощения Нави Волырка. Мастер, он ведет актерский курс Санкт-Петербургского Российского государственного института сценических искусств, сам поставил десятки моноспектаклей, участвует в работе над документальными фильмами. Любимого актера поздравляют друзья, ученики.
Марина Михайлова, Денис Алексеев, Владимир Шагапов, Сергей Дьяков
18 февраля 2020
Человек в волчье время: как псковичи вывернули наизнанку баснописца Крылова
В Псковском театре драмы поставили пьесу про оборотня в писательской шкуре, в финале которой зрителю тоже хочется зарычать и начать драть ногтями обшивку впереди стоящего кресла.
Но не потому что великая сила искусства, а потому что великая сила человеческой природы.
Фото здесь и далее: Андрей Кокшаров
«Обыкновенное чудо» Шварца шиворот-навыворот, как надетый на артиста Сергея Попкова мехом наружу овечий тулуп, – вот что такое пьеса Олега Михайлова про Ивана Крылова «Нави Волырк – капитанский сын».
Режиссёр Елена Павлова заодно вывернула наизнанку «Машу и Медведя», «Ворону и Лисицу»… И заставила трёх сказочных медведей смотреть, как никто, абсолютно никто ест из их тарелки.
Хвостову как-то Бог послал кусочек сыру
В программке эти три медведя (Виталий Кобец, Анатолий Митюк и Максим Плеханов) обозначены как «мужики деревни Курёхино», потому что исполняют на свистках и с помощью некой неописуемой рогатины, на которую натянуты струны, «ку-ку, фи-фи» Сергея Курёхина.
А вместо Маши к мохнатому главному герою приходит его внебрачная дочь Сашенька (актриса Илона Гончар).
Но ей попался не такой добрый Медведь, как в мультфильме: этот бьёт девочку Сашу. И на его панцирной кровати не попрыгаешь – наступай на металлическую сетку осторожно. Не урони чашку, а то влетит.
Ольга Миронович
Продолжение читать на сайте сетевого издания «МК в Пскове»
19 декабря 2019
КАМЕНЬ, ГЕНДЕР, СИЛИКОН…
«7 самураев».
Псковский академический театр драмы им. А. С. Пушкина.
Режиссер Сергей Чехов, художник Анастасия Юдина.
Спектакль Сергея Чехова начинается с увертюры, своеобразного интершума, состоящего из голосов, сопровождающих зрителя по расположенной в фойе выставке-инсталляции. На ней представлено семь объектов-частей женского тела, созданных из силикона и волос и названных именами самураев из фильма Акиры Куросавы — Кюдзо, Камбэй, Хэйхати. При этом каждый объект снабжен монитором, на котором появляется одна из героинь спектакля. Таких объектов шесть. Седьмой — особый. Это Кикутиё, который в фильме Куросавы существовал как недосамурай, примкнувший в итоге к отряду. У него была особая функция — при разработке сюжета он не имел никакого исторического прототипа, и поэтому исполнителю этой роли, Тосиро Мифунэ, было разрешено импровизировать на съемочной площадке. Так ломались каноны жанра дзидайгэки, исторического кино о самураях.
Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Кокшаров.
Здесь же, в Псковской драме, эта роль отдана зрителю, которому тоже позволено изменить (или дополнить?) созданную авторами спектакля среду. Перед пустым монитором стоит микрофон, в который каждый может сказать любые слова, пофантазировать на заданную тему, и его голос, преобразованный через специальную программу, станет частью инсталляции. Желающих, надо заметить, было немало. Так ненавязчивый иммерсивный жест делает зрителя соучастником спектакля, погружая его в атмосферу этой генеративной оперы, внедряя его в пространство созданной матрицы, названной, как и фильм, «7 самураев».
С лентой Акиры Куросавы здесь вообще происходит удивительная вещь. Дело в том, что спектакль Сергея Чехова не является интерпретацией фильма японского режиссера — его мотивы в спектакле даже не проявлены, во всяком случае настолько, чтобы говорить о каких-либо явных сюжетных отсылках. В спектакле вообще нет привычного нарратива. Кино для Сергея Чехова всего лишь точка отчета, которая твердым пунктуационным знаком зияет в центре белоснежного экрана-занавеса, встречающего зрителя, когда тот входит в зал. Все, что происходит здесь дальше, лишено какой-либо кинематографической рефлексии и развернуто целиком в настоящее время. Но, тем не менее, спектакль наследует ленте великого режиссера — он, как и фильм, повествует об избавлении человека от страха. Это и есть его главный сюжет, его лейтмотив, которому подчинено все, что происходит на сцене. По сути, перед нами «живая» инструкция, состоящая из трех пунктов-актов: страх нужно выпустить на волю; со страхом нужно бороться; от страха можно избавиться.
Ксения Соколова.
Фото — Андрей Кокшаров.
Спектакль «7 самураев» точно попадает в гендерную повестку дня: на сцене семь девушек (семь бесстрашных современных воинов), которые в первой части рассказывают о своих страхах, тем самым продолжая дело, начатое движением #MeToo. Волна откровенных признаний, накрывшая современный мир, трансформируется здесь в ряд монологов о страхе изнасилования, о страхе принятия решения, о страхе остаться одной («я боялась, что он залезет на меня», «первый страх — остаться одной в темной комнате в замкнутом пространстве», «если я не нужна, то что я?»). При этом каждая из девушек садится в традиционную позу сэйдза и наговаривает текст на веб-камеру, стоящую на штативе. По сути, мы слышим предсмертные стихи самураев, дзисэй, которые каждый воин писал перед добровольным уходом в мир иной.
Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Кокшаров.
Итак, зверь страха выпущен на волю, и теперь его нужно истребить. Эта задача в спектакле решается буквально: семь прекрасных девушек поочередно, а порой и все вместе, встают и наносят по камню воображаемые удары бокеном, деревянным макетом японского меча для тренировок. Балетная строгая геометрия этих ударов завораживает. Слышатся только команды сенсея, да счет на японском. Ити. Ни. Сан… ити, ни, сан. Так изгоняется страх из тела. Так становится твердым дух. Чтобы в последнем, третьем акте совершить ритуальное самоубийство — сеппуку, тем самым избавляя себя от дальнейшего разрушения. Другими словами — это метафорический переход в иное качество, изменение на ментальном уровне (вполне логично, что в этом спектакле нет поклонов). Выстроившись на сцене в черных платьях без рукавов с косым разрезом на груди, семь девушек под импровизационное прерывистое голосовое звукоизвлечение медленно имитируют ритуальный надрез. И с каждым новым форсированным витком из камня начинает идти пар, он вдруг становится подвижным, а значит и способным к разрушению. Страх начинает поддаваться уничтожению.
Ксения Соколова и Дарья Чураева.
Фото — Андрей Кокшаров.
Спектакль «7 самураев» продуман до мелочей. Начиная с силикона и волос — этих удачно найденных популярных «женских элементов» периодической системы современного мира и в то же время художественных материалов для создания объектов инсталляции или костюмов исполнительниц, которые легко трансформируются в метафору липкого страха, отсылая тем самым к едва ли не самому страшному японскому культовому фильму ужасов «Звонок», — и заканчивая белым квадратным занавесом с вырезанным отверстием по центру, похожим на боевое самурайское знамя с изображенным на нем солнцем-символом или на женскую точку инь в мужском поле ян. Интерпретаций может быть больше, но все они попадают в эту найденную графему спектакля, в его множественную и, возможно, даже универсальную знаковую систему.
Вот огромный и, как кажется на первый взгляд, бесформенный конусообразный кусок монолитного черного камня, практически упирающийся в колосники, то ли воткнувшийся в планшет сцены, то ли растущий из нее. В нем видятся и «треугольник» женского начала, и угрожающая маска смерти в виде черепа при мгновенной перемене света. Но камень — это еще и идея Бога из фильма Стэнли Кубрика «2001 год: Космическая одиссея», давшая когда-то направление всей нашей цивилизации. А кто сказал, что эта глыба не могла превратиться в подобие огромного наконечника копья для первого человека? И может быть, «страх божий» — тоже из этого ряда метафор?
Юрий Новохижин.
Фото — Андрей Кокшаров.
Здесь чувствуется тот самый бунтарский отголосок, с которым Куросава когда-то расправлялся с национальными стереотипами, которые представлены в спектакле двумя слепыми старцами (народный артист РФ Юрий Новохижин и заслуженный артист РФ Виктор Яковлев), сидящими у разных кулис на авансцене в домашних креслах и смотрящими в панели телевизоров, на которых есть только изображение черного камня и происходящих с ним изменений. Семь девушек им не видны. Они словно растворены в воздухе телеэфира, как вирус, стремящийся к разрушению системы. Идеальная метафора ослепшего старого мира. Или точнее — старого взгляда на мир, который уже лишен способности распознавать явные перемены вокруг и может только чувствовать приближение собственной смерти, вертя в тревоге головой и цепляясь скрюченными пальцами за истертые подлокотники ветхих продавленных кресел. А раз так, то все не напрасно. Особенно смерть. По крайней мере, так сказано в бусидо, кодексе самурая.
Алексей Исаев
19 декабря 2019
«Рецензент»: «Я сделал крылья и летал»
Это очень милый, даже умилительный, спектакль для семейного просмотра. Я посмотрел «Я сделал крылья и летал», и удивился прежде всего тому, как авторы этого аттракциона озарений буквально из нескольких стихотворных строчек и нехитрых сценических трюков сумели создать целый ностальгический мир, погружающий нас в детские фантазии и предвкушение чуда. Я уверен, что постановка способна разбудить и растормошить «внутреннего ребенка» в самом строгом и чопорном взрослом, напрочь забывшем о детстве.
Внешним сюжетом выступает ожидание двумя родителями, папой и мамой (их играют Александр Овчаренко и Мария Петрук) рождения ребенка. Двое взрослых готовятся к таинству, к чуду, и сквозь детали быта, подчеркнуто ностальгические, как бы проступает библейская рождественская история. Неуклюжий суетящийся маленький человек с жестяным тазиком – это плотник Иосиф, а его молчаливая жена – Богоматерь.
Рождение обычного ребенка неизбежно проецируется на рождество Христа. Эти аллюзии даны неявно, но они присутствуют и прочитываются не только взрослыми, но и детьми, ведь падает рождественский снег, и появляются сказочные персонажи, - некое милое плюшевое существо, под которым можно подразумевать ребенка, еще не рожденного, в чреве матери, а можно его фантазию. А еще по ходу действия возникают слоник, пингвин и тюлень.
Звучат стихи: «Никогда не видел чуда? Так сходи и посмотри». Под чудом имеется в виду будущее рождение сына, а еще все эти новогодние приметы: падающий снег, авоська с мандаринами, бумажные фигурки, которые папа наклеивает на стекло окна, скрип снега под ногами. И пингвины вдруг являются живьем, и вместе со всем залом забавно наблюдать, как из яйца вылупляется пингвиненок и начинает орать. Новая жизнь явилась в мир.
Главное качество спектакля – это именно объемное ощущение чуда, неожиданности происходящего на сцене, впечатление, которое не способен создать ни один мультфильм. Ведь мультфильм – это то, что происходит на экране, как бы по ту сторону поверхности, стены или стекла, а спектакль – живой феномен, телесный, ощутимый, плотский, вещественный, вываливающийся из кадра и со сцены, случающийся, происходящий и превращающийся здесь и сейчас, прямо у тебя на глазах. Его можно обнять и потрогать руками.
Слушать на сайте «Эхо Москвы» в Пскове»
12 декабря 2019
ДНЕВНИК РОЖДЕСТВЕНСКОГО ФЕСТИВАЛЯ. День 9
Спектакль «Река Потудань», режиссер Сергей Чехов, Псковский академический театр драмы имени А.С. Пушкина.
Наташа Бортник о спектакле:
«Река Потудань» Сергей Чехов (Sergey Chekhov) – это визуальность и телесность, ощущение потерянности и отчаяния.
Выстроенный на сцене «Старого дома» павильон с болезненно-зеленным цветом стен напоминает угнетающую атмосферу больничного коридора. Однако пространство реальное вскоре сменяется метафизическим. Коммуникация зрителя со спектаклем выстраивается на невербальном уровне – мы считываем чувства героев и развитие действия через пластику, мимику, жесты.
Герои лишены слов. Текст Платонова читают закадровые голоса – выразительность интонаций и технические помехи создают ощущение радиоспектакля.
Световое и звуковое оформление завораживает – отдалённо напоминает то арт-хаусное кино, то психоделический клип. Но за всей этой притягательной формой главной остаётся очень точная работа актёров.
Дуэт Никиты и Любы исполняют заслуженный артист России Виктор Яковлев и Илона Гончар. Этот контраст зрелой созидательности и воздушной юности создаёт, на мой взгляд, самый сильный эффект.
Возраст здесь – метафора. Никита, прикасаясь к Любе, прикасается к чужой, высшей, лучшей жизни. Демобилизованный солдат заточен в свою постаревшую оболочку и, кажется, уже очень далёк от мирной жизни – в которой работа, семья, физическая близость с любимой, словом, обыкновенное человеческое счастье.
Кирилл Демидов о спектакле:
Тягучий, плотный, сковывающий. «Река Потудань» неохотно впускает в себя зрителя. Спектакль отстраняет, его непонятно, но постепенно-постепенно ты, кажется, незаметно для себя начинаешь что-то сопоставлять, подключаться к героям, сопереживать им. И вот уже непонятное становится знакомым и важным. "Река Потудань" - это, как спуститься в темный погреб и подняться обратно: и страшно, и «да ладно, нечего бояться».
Попробую описать, как он работает. Сценография — коридор, то ли больницы, то ли дома престарелых. Озвученный артистами текст А. Платонова звучит на фоне, но не полностью, а фрагментами. Иногда ты вслушиваешься, иногда забываешь. Он существует здесь, как воздух или слабый ветер. Но история понятна: Никита ушел на войну мальчиком, а вернулся мужчиной; он пробует начать жить заного, но нет сил. А на сцене происходит совсем другое. Пожилые люди и молодая девушка кого-то ждут, взаимодействуют, общаются взглядом, дремлют, встают и садятся. Нет, это не происходит синхронно, или как-то специально. Просто их жизнь на сцене как-то связана со звучащим текстом, но непонятно как. Постепенно спектакль засасывает тебя, и вот ты уже ловишь обрывки фраз и сопоставляешь их с происходящим. Ты как будто начинаешь читать мысли героев, видеть, как они разговаривают без слов.
Я думаю, что это спектакль о войне. Точнее о послевоенном состоянии, когда вернулся, но ни живой, ни мертвый. Где-то посередине между тем миром и этим.
Cибирский театральный журнал ОКОЛО
Новосибирский академический молодежный театр "Глобус"
#театр #нсктеатр #фестиваль #мрфи #глобус #сергейчехов #рекапотудань #псковскийтеатрпушкина
10 декабря 2019
«Культурная контрреволюция» Стрекаловского: 7САМУРАЕВ
«Эхо Москвы» в Пскове (102.6 FM) представляет авторскую программу Юрия Стрекаловского «Культурная контрреволюция». Псковская Лента Новостей публикует текстовую версию выпуска программы.
Говорить о культуре всегда было делом, культуре противном.
Теодор Адорно
Здравствуйте, уважаемые слушатели «Эхо Москвы» в Пскове. В эфире «Культурная контрреволюция» и ее автор и ведущий Юрий Стрекаловский.
Полтора десятка минут (или около того) о новостях культуры. Вернее, сегодня только об одной новости.
Псковский драматический театр выпустил на большой сцене долгожданную премьеру. Это второй спектакль, который поставил наш новый главный режиссер: напомню, что не так давно Сергей Чехов занял эту позицию в довольно сложной творческо-административной иерархии нашего театра.
Новый спектакль называется «7САМУРАЕВ».
Премьера состоялась 8 и 9 ноября, а следующий, очередной показ прошел в минувшие выходные, 23 ноября. Премьера, действительно, долгожданная: во-первых, просто потому что мы любим наш театр и с интересом ждем, что же он нам предъявит. И в последнюю пару сезонов обычно он не расстраивает и не разочаровывает – спектакли разные и среди них много удачных.
Во-вторых, разумеется, было интересно, что же нам покажет Сергей Чехов, так стремительно ворвавшийся в театральную жизнь не только нашего города, но и страны вообще.
Сергей Чехов
Я напомню, что предыдущий спектакль, который Сергей поставил на сцене Псковского театра, впервые в его истории получил аж шесть номинаций на главную театральную премию страны «Золотую маску», а сам Сергей Чехов вскоре после этого получил президентскую премию молодых деятелей искусств как представитель театрального цеха.
Его спектакль «Река Потудань» – это хит Псковского театра, он часто выезжает на гастроли, он активно номинировался, обсуждался в театральном сообществе и страны, и города, но для многих остался непонятным, потому что театральный язык, которым говорит наш Чехов – Сергей Чехов – сложен, необычен, особенно для нашего зрителя.
Зрителя, чего уж говорить, провинциального, и в хорошем и в плохом смысле.
Поэтому по поводу «Потудани» приходилось разные слышать высказывания, но номинация на «Маски», если немного перефразировать Мокия Парамоныча Кнурова, «заставила умолкнуть голоса самых строгих критиков чужой художественности».
Ну и вот все мы ждали, что же будет новое.
Создание спектакля сопровождала длинная рекламная и пиар-программа продвижения, было видно, что в театре пытались создать и поддерживать интерес у публики. В рамках этой стратегии появилось несколько загадочных интервью, было много неясных намеков на содержание, и постоянно обсуждалось само название «7САМУРАЕВ», отсылающее, по всей вероятности, к знаменитому фильму Акиры Куросавы.
Жанр спектакля на афише был обозначен как «генеративная опера», что тоже добавляло загадочности. Почему опера? Что значит «генеративная»?
По всей вероятности, многие ждали просто какого-то переноса на театральную сцену фильма, и Сергею Чехову и другим создателям спектакля приходилось даже объясняться – сперва намеками, а после и совершенно открыто, – что: нет, это не проекция фильма, это новое, другое произведение, каким-то образом связанное с шедевром Куросавы.
Вот таким образом подготовленный, вооружившись интересом, прочитав несколько интервью, я и пришел на премьеру. Состояние, которое я пытался в себе вызвать и поддерживать, очень точно назвал встретившийся мне в фойе арт-директор нашего театра Андрей Львович Пронин. Не знаю, о чем они говорили с одним из актеров, Денисом Кугаем, но когда они меня увидели, то сказали: «Вот еще одна табула раса».
Tabula rasa — это «чистая доска, пустая страница» в переводе с латинского, то есть в переносном смысле – незамутненное сознание, не отягощенное какими-то ожиданиями, впечатлениями и даже образованием.
И я именно это и хотел бы в себе культивировать накануне премьер, чтобы то высказывание, которым является спектакль, который мы сейчас увидим, было максимально свежим и не накладывалось на какие-то мои ожидания, а вот готовность воспринимать то, что мне сейчас скажут и покажут, была бы максимальной.
И именно с таким состоянием следует идти на этот спектакль. Еще раз – это не трансляция фильма на сцену, это новая пьеса.
А причем тут «Семь самураев»? Я понял это так: отсыл к названию фильма является здесь отсылом к мифологической структуре.
Потому что если воспринимать этот классический фильм мирового репертуара как мифологическую историю, как один из наиболее значительных в современной культуре мифов, то мы можем описать его как трехчастную историю о мире, которому угрожает какая-то страшная опасность, который скован враждебным окружением и готовится к защите – это первая часть. Вторая часть – разумеется, битва. И третья часть – «после битвы», прощание с героями, надгробная песнь, эпитафий.
И спектакль строится в рамках этой жесткой трехчастной структуры.
Надо сказать, что – при том, что он очень короткий (длится всего полтора часа) – спектакль построен очень статично. И вот эта жесткая трехчастная структура весьма помогает прожить, преодолеть статичность и медитативность зрелища, которое нам предложили актеры псковского театра и режиссер Сергей Чехов.
Минималистически оформленный занавес, скорее, перегородка чистого белого цвета, на которую нанесен черный круг или, если хотите, точка – поднимается и опускается, трижды фиксируя начало и окончание каждой из трёх частей.
Раз зашла речь о занавесе, расскажу о художественном оформлении спектакля. Это необыкновенно красивая работа, хочу я вам сказать. При том что сценография «как бы» минималистичная, этот спектакль был очень дорогой в производстве: сложные конструкции на сцене, дорогая техника, и программное обеспечение, вообще, видно, что это технически очень сложное и дорогое зрелище.
Собственно, декорация практически одна, она доминирует и подчиняет себе всё сценическое пространство на протяжении всего действия: посередине сцены — некая черная скала, в которой угадываются очертания грубо высеченного мужского лица, головы мужчины.
И семь героев, вернее героинь, которых играют молодые актрисы нашего театра: Илона Гончар, Екатерина Красногирова, Екатерина Миронова, Наталия Петрова, Ксения Тишкова, Ксения Соколова, Анна Шуваева и Дарья Чураева. Они появляются в обтягивающих телесного цвета костюмах, я так полагаю, эти костюмы – имитация наготы, такой первозданной наготы. И эта «нагота» декорирована такими… по-разному это можно увидеть, и различным образом публика это трактовала – пучками волос, водорослями, комками слизи – не знаю.
Кстати, этот визуальный элемент также используется в огромных инсталляциях, которые зрители видят до того, как попадают в зал, в двух крыльях фойе, справа и слева от гардероба.
Я прочитал этот опутывающий, липкий, прорастающий, неистребимый элемент как знак Женского. Причем с моей мужской точки зрения – этот знак несёт опасные, даже угрожающие смыслы и мне напомнило графику и кинодекорации Ганса Рудольфа Гигера, швейцарского художника, который наиболее известен созданием декораций и обликов чудовищ в цикле фильмов о «Чужих».
Вообще очевидно, что главная тема спектакля – это Война Миров: в первую очередь – женского и мужского, но также внешнего и внутреннего, смерти и рождения, оформленного и хаотичного, растущего и умирающего.
Главным ключом к пониманию и является как раз миф о семи самураях, поскольку та деревня, которую им предстоит защищать, тот хрупкий мир, что находится под угрозой вторжения – это мир, возникающий на сцене в первых монологах героинь. Женский мир.
Вообще весь произносимый в этом спектакле текст, вся, так сказать, пьеса – это несколько вербатим-монологов, то есть документальных монологов о различных женских страхах – страхе смерти, страхе насилия, об опытах пережитого насилия, о страхах одиночества, расставания, и так далее: целая энциклопедия травмированного, угнетенного, затоптанного женского эмоционального мира. Я полагаю, вполне возможно называть этот спектакль феминистским, в том смысле, что феминисткая тема и дискурс здесь совершенно отчётливо явлены.
Возвращаясь к монологам: когда я смотрел спектакль, я думал, что истории о страхах, насилии, боли взяты откуда-то «со стороны» – такого сейчас много публикуют. Вообще мне этот тип нарратива довольно хорошо знаком, поскольку порой приходится общаться с людьми, пережившими различные травмы: в коллекции моих дипломов есть диплом психолога. Но впоследствии я узнал, что монологи генерированы самими участницами спектакля, актрисами, то есть это их личные истории и переживания, и меня это, надо сказать, впечатлило: в такие моменты становится очевидно, что истории о насилии, о каких-то страшных вещах не доносятся откуда-то издалека, все это живет вокруг; это скрытая от привычного наблюдателя чудовищная обыденность.
Почему опера? Потому что весь спектакль очень музыкальный, он построен на использовании различных вокальных техник – и не столько театральных, сколько ритуально-литургических. Монологи героинь не произносятлся, а именно пропеваются, распевно и отстраненно, с фиксацией на сонорных звуках. Так документальный, бытовой по происхождению текст приобретает торжественное, ритуальное, литургическое звучание.
Вообще следует особенно отметить работу со звуком в этом спектакле – она просто безупречна. Я имею в виду в первую очередь техническое звуковое оформление, выполненное звукорежиссером Борисом Никитиным. И, разумеется, очень любопытны опыты Владимира Бочарова – автора музыки к спектаклю, жанр которого, напомню, декларирован как «генеративная опера».
Что значит генеративная опера? Про оперу, видимо, понятно – спектакль насыщен музыкой, хоть и очень необычной; и, собственно, весь тест – пропевается. Опера генеративная, то есть «рождающая (сама из себя)» – основанная на принципе случайного, самопроизвольного, импровизационного. Дело в том, что в спектакле много, так сказать, «запланированного случайного» – начиная с того, что случайные звуки или высказывания, которые звучат в фойе театра перед началом спектакля, попадают в компьютерную программу, обрабатываются и становятся частью музыки, и заканчивая тем, что последовательность монологов, которые произносит каждая из героинь, из этих защищающихся самураев, всяких раз случайно генерируется перед спектаклем. Таким образом, каждый спектакль уникален, совершенно не похож на последующий, запланировано случаен.
Вторая часть – Битва. И если первый эпизод спектакля основан на музыке пропеваемых монологов и весьма статичен (героини медленно перемещаются по сцене и поочередно произносят текст), то вторая часть контрастно динамична и полна движений.
Движений весьма особенных.
Дело в том, что кроме названия в спектакле есть еще довольно много от Японии. Кто-то даже писал, что вообще его трехчастная структура – это хокку. Я не думаю, что это так, поскольку хокку – это жанр стихотворной миниатюры, центральным выразительным средством которой является краткость, минимализм, стремящийся к исчезновению, а тут всё ж таки большой спектакль на большой сцене, монументальное явление. Словом, не все, что состоит из трех частей – хокку.
Но вот, в частности, пластический код спектакля основан на движениях древнего японского боевого искусства кендо, фехтования с бамбуковыми мечами. И известно, что во время подготовки спектакля, актрисы много и упорно тренировались, овладевая этим искусством. Разумеется, в спектакле перед нами не демонстрация этого искусства, это не спортивное состязание. Но именно на основе этих движений построен пластический код, устройство двигательной механики, с помощью которой работают актрисы.
Итак, вторая часть спектакля – в противоположность статичной и «оперной» первой части – основанный на движениях борьбы кендо балет: битва с неким невидимым внешним врагом и с находящейся в центре изваянием – черной мужской головой. Звучат сухие команды на японском, мелькают мечи, фигуры быстро перемещаются по сцене. Разумеется, это красиво и необычно, но мне в этой части спектакля всё же не хватило «балетности». Быть может, пластическая подготовка ещё не довела до абсолютной свободы в движениях; быть может, из-за этого импровизационность (которая, несомненно, присутствует и тут) порой сбивала зрительный ритм, но мне кажется, что если спектакль будет дальше развиваться, следует это сражение более точно, до мелочей проработать и добавить ему некой пышной барочной балетности.
Я все время говорю о женских персонажах, но в афише указаны два актера мужеского звания. Это мэтры псковского театра, народный Юрий Новохижин и заслуженный Виктор Яковлев.
На протяжении всего спектакля они сидят на авансцене спиной к зрителям в двух креслах, перед которыми находятся то ли голограммы на подставках, то ли экраны, на которые проецируется пространство сцены – то, каким мы его видим перед началом спектакля: пустым с этой чёрной скалой-головой посередине. Но когда начинается действие, картинка на экранах, куда неотрывно таращатся эти двое, не меняется, девушек-самураев в этой проекции нет.
Таков взгляд мужчины на женский мир: ты внимательно смотришь на него и совершенно его не видишь. Мужские персонажи пристально наблюдают и – как бы – контролируют происходящее через свои мониторы, но действующих лиц там нет, сцена на их голограммах пустая. Первое время они пребывают в благодушном покое, удобно раскинувшись в креслах, но во время «сражения» эти страшные старики вдруг начинают проявлять беспокойство, конвульсивно дергаться и, как гальванизированные трупы, как зомби пытаются вылезать из своих кресел. Так становятся видны их лица, и зритель обнаруживает, что старики эти еще и слепы, ибо мэтры псковской сцены таким образом загримированы, что у них действительно – физически напрочь заклеены глаза.
Думаю, нужно отдать должное не только физической форме молодых актрис, которые за пару месяцев овладели кендо, но и этих двух ветеранов сцены, которые полтора часа сидят ослепленные. И после аплодисментов, после окончания спектакля к ним приходит гример, чтобы они прозрели, чтобы дать им зрение и увести, наконец, со сцены.
Третья фаза мифа о самураях, третья часть спектакля, это и в фильме, и в «Семи самураях», и в «Великолепной семерке», эпитафий – надгробная песнь героям.
Героини предстают в других одеждах, это строгие черные одеяния. Вся третья часть – это только пение: длинная коллективная импровизация, очень красивая и сложная. И работает это снова на контрасте с предыдущей сценой, где мельтешение тел, где раздаются боевые команды на японском, а здесь длинный плач без слов, бесконечное сплетение женских голосов.
Кого отпевают они? Кому они служат эту литургию?
Ведь черное изваяние по-прежнему стоит перед ними, посреди них, и над ними. Но теперь – в отличие от начала действия – они не наги, а облачены в жреческие тоги и не в беспорядке слеплены в комок тел (так начинается спектакль), а расставлены по сцене в строгом и красивом космическом порядке.
И если разыгрываемый до этого миф о Семи самураях восходит к одному из четырёх сюжетов Борхеса – о героях, которые защищают осажденный город, – то теперь в спектакль входит ещё один миф. Это другой борхесовский протосюжет – об убитом и воскресшем боге, которому и поется эта финальная литургия.
Эта погребальная песнь сопровождается феерической симфонией света, в партер сползает дым, который как из громадной кадильницы исходит из той самой огромной скалы-головы.
Последний звук замирает, опускается белый занавес. Белый, кстати, в японской символике – цвет смерти. Посреди этого белого полотна – черная точка.
Интересна была реакция псковского зрителя. Сидели мы все довольно дисциплинированно, из зала бежали немногие и даже, говорят, кто-то уходил и возвращался.
После занавеса сперва были какие-то недоуменные и вежливые аплодисменты и часть публики вышла. И потом, после длинной паузы была еще одна волна аплодисментов от тех, кто оценил этот спектакль и кому он понравился. В том числе и мои аплодисменты присоединились к этим овациям.
Театр, который предложил нам Сергей Чехов, сложен для понимания, он принципиально нуждается в истолковании, и чрезвычайно интересен лично мне, поскольку, как мне кажется, это пример того самого ритуального, медитативного, иератического, литургического театра, который меня интересует все больше. Я искал и ищу примеры этого театра где-то далеко и неожиданно обнаружил его у нас в Пскове.
И я бы хотел сказать, что боюсь за этот спектакль, он тяжело давался, он интересный, сложный, дорогой. Но уже на премьере я видел довольно много пустых мест, и мне хочется сказать: дорогие псковичи, вы что с ума сошли? В кои веки в нашем театре ставят всё новые и новые интересные спектакли. И не прийти на премьеру (а там билеты стоили по 300 рублей) – ну как так можно? Не стыдно ли вам?
Да хотя бы на красивых актрис посмотреть: когда у нас было столько красивых девушек на сцене, да еще и в облегающих костюмах телесного цвета? Это я шучу.
Словом, эта реакция публики и ее постыдное равнодушие к тому – пусть сложному, требующему усилий для постижения – но, несомненно, интересному театру, который нам предлагает Сергей Чехов, разочаровало, расстроило и даже оскорбило меня.
Ведь как много в свое время было сказано о том, что на псковской сцене в нефестивальное время нечего смотреть.
А тут есть что смотреть. Есть, что слушать и есть, о чем думать.
Поэтому передачу я хочу закончить призывом обратить внимание на этот спектакль. Ну и на другие спектакли Сергея Чехова и нашего Псковского академического имени Пушкина театра драмы.
Большое спасибо за внимание. Это была «Культурная контрреволюция» Юрия Стрекаловского.
14 ноября 2019
У семи нянек, или Испытание терпения
Сергей Чехов: «Сегодня спектакль будет суперкрутым, а завтра - суперплохим. В этом-то и смысл: каждый раз по-разному…»
В Пскове в драмтеатре прошла премьера генеративной оперы «7 самураев» (режиссёр - Сергей Чехов, музыка и саунд-дизайн – Владимир Бочаров, художник – Анастасия Юдина). Дней за десять до премьеры художественный руководитель Псковского театра драмы Дмитрий Месхиев пообещал журналистам, собравшимся на Большой сцене: «Как минимум, это будет красиво». Но прозвучало не только обещание, но и предупреждение: «Зритель может увидеть нечто своё, идущее вразрез с тем, что думал режиссёр. И это будет очень хорошо. Значит, режиссёр Чехов добился того результата, которого и хотел». «Абсолютная правда», - согласился сидящий по левую руку от Месхиева Чехов. Сергей Чехов.
«У кого-то возникает отторжение…»
На той пресс-конференции говорилось не только о предстоящем спектакле «7 самураев», но и о новых номинантах Национальной театральной премии России «Золотая маска» по итогам прошлого театрального сезона. Среди номинантов - спектакль Псковского академического театра драмы им. А.С. Пушкина «Ревизор», режиссёр «Ревизора» Пётр Шерешевский, исполнитель роли Городничего Евгений Терских - претендент на лучшую мужскую роль, исполнительница роли Марьи Антоновны Дарья Чураева - претендент в номинации за лучшую женскую роль второго плана и Виктор Яковлев –претендент в номинации за лучшую мужскую роль второго плана за роль Артемия Филипповича Земляники.
Два года назад Виктор Яковлев номинировался на «Золотую маску» за работу в псковском спектакле «Река Потудань» Сергея Чехова. Не удивительно, если в следующем году Виктор Яковлев снова удостоится номинации – теперь уже за спектакль «7 самураев».
Роли Виктора Яковлева и Юрия Новохижина (дуэт заслуженного и народного артистов) в новом спектакле Чехова самые сложные. Им надо весь спектакль неподвижно сидеть в креслах, уставившись в одну точку – в экран монитора. Да ещё делать это спиной к залу, так что артистов почти не видно. Театральные критики и эксперты любят подобный подход: «смело», «вызывающе»…
Лишь однажды погружённые в кресла герои Яковлева и Новохижина, словно черепахи, медленно и ненадолго высовывают свои головы из «панциря», и тут же снова скрываются – от греха подальше. По нынешним временам этого более чем достаточно, чтобы претендовать на «Золотую маску».
Сцена из спектакля «7 самураев». Фото: Андрей Кокшаров.
В ролях первого плана семь девушек: Илона Гончар, Екатерина Красногирова, Наталья Петрова, Ксения Соколова (дебют в театре), Ксения Тишкова, Анна Шуваева и Дарья Чураева. Видимо, подразумевается, что они и есть самураи (служилые люди). В конце концов, они демонстрируют зрителям кэндо - боевое искусство японского фехтования на бамбуковых мечах. Вся их жизнь – борьба.
Но прежде чем взяться за оружие, они лежат друг на друге, словно куски глины, а потом одна за другой встают, после чего долго и навязчиво произносят рваные фразы на русском языке. Замедленная речь, неестественные голоса, прерывистые потоки сознания…
Режиссёр обещал, что один спектакль будет отличаться от другого. В первый вечер героини, вооружившись экшен-камерами GoPro, говорили о своих страхах: «жуткий страх потерять близких», «живые так и остались в моей голове», «внутри меня атомная война», «предчувствие беды», «меня заело», «мне не выпрямиться – моя грудь прилипла к коленям…»
Сцена из спектакля «7 самураев». Фото: Андрей Кокшаров.
После спектакля многие зрители вслух задавались однообразными вопросами: что это было и что хотели сказать авторы? На эти вопросы заранее на пресс-конференции ответил режиссёр Чехов: «По большому счёту, я бы очень не хотел выстраивать своими спектаклями очень конкретную и узко вычерченную дорогу… Это будет скорее не спектакль, а некая среда, в которой со зрителем начинает что-то происходить… У кого-то возникает отторжение… Кого-то это вовлекает по полной программе. У кого-то возникает куча смыслов. У кого-то ничего не возникает, но он просто как заворожённый смотрит. Это не имеет значения. Важно, что чувственно-эмоциональный опыт случился у зрителя. Это, большому счёту, единственная цель...»
«Он хотел ввести нас в транс»
Первые зрители стали покидать зал на тридцать пятой минуте. По всей видимости, началось чувство отторжения. Это была явная победа Сергея Чехова.
«Я знаю, что хотел режиссёр, - сказала одна из зрительниц сразу же после спектакля. – Он хотел ввести нас в транс».
В транс, в экстаз, в бешенство, но обязательно куда-нибудь ввести или, скорее, из чего-то вывести. Для начала – хотя бы вывести из равновесия или из зала. Похоже, эксперимент удался. Человек тридцать-тридцать пять сбежало по ходу действа. Но остальные зрители досидели до конца, а когда артисты бесследно исчезли, и зажглась люстра, публика не спешила расходиться. Она хотела понять: генеративная опера закончилась или ещё нет? Привычного выхода на поклон ведь не было…
Ну, что вы, нет, опера не закончилась. Как вы могли подумать? Она продолжается. Центр притяжения – гигантский чёрный камень на сцене - швырнули вверх, он вышел на орбиту и летит до сих пор. Чтобы что-то понять, надо посетить «7 самураев» ровно семь раз. По числу смертных грехов. Или, если обратиться к Японии, следует вспомнить семь японских богов счастья и семь трав весны и осени.
Сцена из спектакля «7 самураев». Фото: Андрей Кокшаров.
«А что-то неправильно могут сделать актрисы, или им позволено всё? – спросил я Сергея Чехова. «Это важный момент, - ответил он. - У нас есть определённый закон. Если они сделают сегодня не точно, я не буду за это на них ругаться. Мы определяем закон, по которому это работает, но внутри этого закона есть большой уровень допуска… Сегодня артистка может использовать эту реплику, а завтра может не использовать. Иногда происходит что-то невероятное, а иногда средненько или очень плохо… И это неважно. Сегодня спектакль будет суперкрутым, а завтра - суперплохим. Именно тогда спектакль будет работать. Если это будет не так, то тогда мы всё подтянули, разукрасили. В этом-то и смысл: каждый раз по-разному…».
Разве это не мечта артиста? Спектакль может быть «суперплохим», а режиссёру это не очень важно.
«Работа моего мозга – порой делать из журналистов угрозу»
В ожидании спектакля зрители гадали: что означает огромный камень на сцене?
Как написал в своём хайку Накамура Сэйитиро (Кусатао): «Могильный камень... // Я принял его за дорожный знак. // Зимнее странствие».
Может быть, это действительно могильный камень. А может быть, дорожный знак или череп после трепанации. Не зря же Сергей Чехов заговорил о нейрофизиологии («Моей компетенции недостаточно, чтобы поставить спектакль про нейрофизиологию, про квантовую механику, теорию относительности и так далее. Я могу только для себя брать это за основу»).
Здесь уместна цитата из одного стихотворения, которое мало кто знает: «За пазухой целый сад из камней.//Неужели всё это мне?»
Во время разговора режиссёр «7 самураев» упомянул о враждебной среде.
Поэтому к Сергею Чехову у меня возник дополнительный вопрос: «Что для вас враждебная среда? Относите ли вы к ней язвительных журналистов и недовольных зрителей?»
«Враждебная среда – это довольно часто намного более простые вещи, - ответил Сергей Чехов. – Ну, о’кей, журналисты… Они вполне могут восприниматься мной как угроза. Вполне. И порой воспринимаются. Но я очень сильно сомневаюсь в том, что это их свойство, что это свойство, принадлежащее вам. Скорее, это то, какими свойствами я вас наделяю. То есть это работа моего мозга – порой делать из журналистов угрозу. Вот про это наша история. Угроза, чаще всего, - это не реальность. Это так мозг работает с реальностью. В связи с инстинктом самосохранения довольно важно ощущать вокруг себя угрозу. Внешний мир в принципе угроза. Утром просыпаюсь и начинаю чувствовать угрозу. И чувствую её, пока не усну».
Исходя из сказанного, то, что происходит на псковской сцене в «7 самураях» – реальность, а не сон. Героини загнаны в угол и защищаются. Внешние угрозы их преследуют. Если нет беды, то есть предчувствие беды.
Владимир Путин и Сергей Чехов во время вручения премии для молодых деятелей культуры, 2019 год.
Можно сказать и иначе: это процесс брожения. Так квасят капусту. Но чтобы процесс пошёл, нужен груз, гнёт. Он мешает поступлению кислорода, утрамбовывает. Выжимает соки. Тяжёлый камень и есть такой гнёт. Он давит. А вокруг происходит процесс брожения умов. Вариантов развития два: продукт либо протухнет, либо заквасится.
«Каким бы мы ни представляли себе будущее, какую идеальную картинку ни придумывали бы, всё пойдет не так, - предупреждал Сергей Чехов. - Всегда вмешаются определённые обстоятельства. Самое любопытное, что эти обстоятельства зачастую не внешние, а идут от нас самих. Почему так происходит? Мы попытаемся разобраться с этими процессами, опираясь на последние изучения человеческого мозга, на нейрофизиологию… Это не значит, что на сцене будет визуализация работы мозга».
…А что касается язвительных журналистов, то для Сергея Чехова это точно не угроза. Людей, читающих статьи о театре, ещё меньше, чем людей, которые посещают театр. Человек двести прочтут и забудут. А «7 самураев» будут гастролировать по стране. Это неизбежно.
«Сомнамбулический, трансоподобный процесс создания»
Семь смертных грехов, семь добродетелей… Но на сцене всё-таки «самураи», а не какие-нибудь христиане. Японские грехи (цуми) – это совсем не то, что грехи в христианстве. В Японии, как правило, обходится без покаяния, и гордыня в этой культуре скорее добродетель, чем смертный грех. «Самураи» на сцене ведут оборону. Они спасают или спасаются. Своего рода гордыня – это выход с таким спектаклем на Большую сцену. Когда режиссёра спросили о том, почему для подобного эксперимента не подошла Малая сцена, то он ответил: «Масштаб замысла не позволил». Эксперименты на Малой сцене уже состоялись. И вот теперь, после «Реки Потудань», решили ответить на вопрос: «Как начинать выходить с непростым спектаклем на большую аудиторию?»
Нельзя забывать, что это не просто спектакль, а опера. Она напоминает эксперименты конца восьмидесятых годов Дэвида Сильвиана (лидера группы Japan) с Хольгером Шукаем (лидера группы Can). Или обволакивающий эмбиент Брайана Ино. Сильвиан рассказывал про «сомнамбулический, трансоподобный процесс создания». Характерно, что этот процесс было не остановить. «Пока мы отсутствовали, казалось, будто музыка была создана оставленными инструментами и лесами в окружении зимних звуков…», - рассказывал музыкант, основавший группу с говорящим названием «Япония».
Сцена из спектакля «7 самураев». Фото: Андрей Кокшаров.
В «7 самураях» сомнамбулизма тоже хватает. Девушки напоминают лунатиков с потусторонними голосами. Но чтобы до конца проникнуться всем этим, самому тоже надо погрузиться в это же сомнамбулическое состояние. Поэтому неудивительно, что часть вполне бодрых и здоровых зрителей оказалась раздражена. Они решили, что режиссёр над ними просто издевается. И чтобы не выглядеть одураченными, они аплодировали. Это были аплодисменты с подвохом, впрочем, неотличимые от восторженных аплодисментов.
На первый план пение выходит в заключительной третьей части «оперы». Свой комментарий по этому поводу дал Андрей Пронин: «Все те звуки, которые будут издавать актёры, слова, которые они будут говорить, какие-то возгласы, которые они будут издавать, звуки мечей и прочее, - всё это будет благодаря нашему саунд-дизайнеру и композитору Владимиру Бочарову на ходу загадочным электронным способом преобразовываться в музыку, возникающую здесь и сейчас… Музыка всегда будет разной… Чтобы знать, как идёт спектакль «7 самураев», нужно ходить на каждый спектакль».
Один из зрителей стал подсчитывать – сколько ему надо потратить денег, чтобы прочувствовать новое творение в полной мере. Сумма получилась внушительная. Боюсь, он потратит её на что-то другое.
Ещё один популярный вопрос, который задавали зрители: почему в качестве самураев выступают девушки? Можно предположить, что по той же причине, по которой в Новосибирском театре-студии «Первый театр» в спектакле Сергея Чехова Blondi, названном в честь любимой собаки Гитлера, собак тоже играли красивые девушки. Так красивее. Если вам не нравится тема и раздражает словесная подача, то, может быть, хотя бы лёгкий эротизм вас со спектаклем примирит?
В анонсе новосибирского спектакля, который делала та же творческая группа (Чехов-Юдина-Бочаров), о героинях сказано: «Они по очереди переживают все свои чувства и приобретённые за жизнь травмы: страх, рабство, желание жить и невозможность свободной жизни». И далее: «Драматургия больше похожа на вербатим, чем на последовательный рассказ... Абсурд, смешанный с почти беккетовским стремлением к деструкции…» Те же самые слова отлично подходят и к «7 самураям». Деструкция, абсурд, страх, невозможность свободной жизни…
Ещё до спектакля худрук театра Дмитрий Месхиев сказал: «Всё, что я понял, - это будет история про обрушившиеся надежды, говоря простым языком…». «Скорее всего, про то, что надо перестать рефлексировать по поводу обрушившихся надежд, - добавил Сергей Чехов. - Это закономерность, а не какая-то кара».
Надежды обрушились, а камень – нет. Не обязательно ждать, чтобы он обрушился и придавил всё живое. Не обязательно ходить семь раз на «7 самураев». И даже один раз ходить не обязательно.
***
Японская поговорка «нана-короби я-оки» в переводе на русский звучит так: семь раз упал – на восьмой встал. В общем, главное не сдаваться. Если вам не пришлись по душе семь самураев, то в запасе всегда есть восьмая попытка. Она поможет найти что-то своё.
Алексей СЕМЁНОВ
13 ноября 2019
«Рецензент»: «7 САМУРАЕВ»
Слушать на сайте «Эхо Москвы» в Пскове»