Новости / Публикации

29 апреля 2015 «Солдатики, солдатики, мои родные братики» 30 апреля на малой сцене Псковского академического театра драмы имени Пушкина состоится очередной показ премьерного спектакля «Солдатики» по пьесе Владимира Жеребцова «Чморик» (или «Подсобное хозяйство»). Судьба этой постановки заслуженного артиста России Виктора Яковлева оказалась настолько трудной, что не верится в эти слова - «очередной показ». Премьера прошла еще 24-25 апреля, и после нее захотелось сделать глубокий выдох: «Всё, наконец-то... «Солдатики» живы, больше не нуждаются в защите». Но какое там - отсутствие мгновенной рецензии было почти радостно воспринято теми, кто в спектакль не верил и не верит (полагаясь, очевидно, на мнение ушедшего худрука псковского театра Василия Сенина) как чуть ли не провал. А, по моему мнению, это был успех, история которого только начинается. Я раньше уже не раз сталкивалась с мнением, что сама пьеса «Чморик» - это же про ужасы недалекого «совкового» прошлого, про дедовщину в армии и вообще страшная чернуха, от которой зритель устал еще в 90-е. Тем интереснее наблюдать за эволюцией взглядов рискнувших посмотреть: нет, спектакль всё же не про наше темное вчера, а про наше настоящее. Такое стабильное в своей темноте, которую каждый преодолевает по мере душевных сил... Вообще, соблазн актуализировать «Солдатиков» до моментального снимка и у меня возникал, причем давно. Так уж сложилась, что я этот спектакль видела еще на радиозаводе, где в фойе бывшего заводского клуба прошли несколько прогонов. Стояло лето 2013 года, тогда как раз первый раз судили Навального (за кировский лес, позже его как бы посадили на пять лет, а через сутки выпустили), начиналась мэрская кампания в Москве, надежды и разочарования Болотной тоже еще были остры. И тут эта история — про подсобное хозяйство при ракетной части на Байконуре, в котором встречаются трое. Три человека, три силы, три способа жить... Как же было велико искушение увидеть в Андрее Новикове (артист Андрей Атабаев) — в ленинградском скрипаче, ту самую интеллигенцию с «хорошими лицами», свободную, умную, чистую... А в Бесе (артист Виталий Бисеров) — все, что мы (те, которые с «хорошими лицами) так ненавидим. Ту страшную, глухую силу, которая умеет становиться главной — хоть в собственном дворе, хоть в высокой политике. Нормальный такой пацан, Бес даже может снизойти до объяснения, почему никогда, ни при каких обстоятельствах не выпустит из своих рук жертву: «Понимаешь, меня ведь не поймут, если я тебя сейчас прощу. Скажут, стух Бес, свинари его уже через хрен кидают. Ну некуда мне деваться, Хруст. Понимаешь, некуда». Им всегда некуда деваться. Им всегда кажется, что любое проявление человечности — это слабость, за которой смена власти, если хотите. То есть главная в их понимании катастрофа. И вот между «христосиком» Новиковым и Бесом (имени у него в пьесе нет) — тот самый народ, который все делят. Это Саня Хруст (артист Николай Яковлев). Абсолютно нормальный человек, с пониманием — где верх, где низ. Простой парень. Я заметила, что простыми у нас чаще всего называют людей душевно здоровых и умных, но без налета интеллектуальности, отсутствие которого и позволяет сложным людям их презирать. И не беда, что сложный человек может быть откровенной дрянью — он потому и сложный, что при всем культурном багаже этой дрянью остается. А Саня — он, конечно, простой... Прошло два года с тех показов на радиозаводе. И вот уже на вполне академической сцене развернуто щелеватое пространство подсобного хозяйства. Как порой говорят: щеляста Россия, имея в виду, что в ней легко затеряться и потеряться. Но сценическое пространство, созданное художником спектакля Игорем Шаймардановым, подчеркивает еще и временность. Временность всего — от нашего бытия до впечатлений, которые при каждом просмотре спектакля меняются. И вот уже после показа в апреле 2015 года как-то отчетливо понимаешь, что битва, развернувшаяся во времянке свинарей, не может быть «финальной битвой между добром и нейтралитетом». То есть между условными скрипачами и теми, кто с таким удовольствием сейчас «антимайданит». Не про это «Солдатики» Виктора Яковлева. Выше надо брать. В спектакле есть момент, когда Хруст и скрипач становятся свидетелями запуска ракеты. Этот нарастающий гул, дрожание стекол, ощущение рвущейся в небеса мощи рождает просто космическое ощущение. Кто-то из зрителей в этот момент невольно обернулся, будто хотел увидеть то же, что видят Хруст и Новиков. А я вспомнила, как на первом показе на радиозаводе тоже невольно обернулась, и увидела через стеклянную стену клуба соборные купола... На малой сцене то благоговение, даже ужас на лицах артистов и без куполов заставляют поверить: они видят не то, «как наши ракеты дырявят небо». Они видят и ощущают сейчас присутствие того, о ком столько спорят в своей времянке. Потому что их разговоры о Боге в контексте подсобного хозяйства, то есть свинарника обыкновенного, это, в конечном счете, и есть главное. Это станет главным, когда Хруст совершит предательство и как должное воспримет расплату. Когда раздражающий всех Новиков (а он всех раздражает, даже классово близких зрителей, потому что натуральный чморик) не позволит ему нести этот крест в одиночку. И для этого скрипачу тоже придется совершить акт, который остальными будет воспринят как предательство. «А я ведь тебя даже зауважал немного», - презрительно говорит Новикову старший лейтенант Алтынов (Сергей Воробьев), зачитав его отречение. Не велика потеря — уважение Алтынова, у которого профессия «Родину расхищать». Но какая же тысячелетняя история за этим не по форме написанным заявлением: «Прошу принять меня в комсомол. Бога нет». Ведь никого не интересует (никто даже не узнает, а это страшнее), что скрипач сейчас «за други своя» тоже на крест пойдет... Поэтому я лично не могу согласиться с уже выслушанными мнениями: мол, хороший спектакль, интересный, но этого мало! Надо было актуализировать. Сделать из скрипача «белоленточника», из Байконура — Сколково. На Беса фантазии не то что бы не хватает. Просто у героя Виталия Бисерова сейчас такой выбор, что его не знают, кем и назначить: «ночным волком», футбольным фанатом или просто «пехотинцем» какой-нибудь ОПГ? Только Саня Хруст останется, видимо, собой — простым человеком. Но ведь и эти мнения не просто имеют право на существование. Они абсолютно законны. У меня «Солдатики» как-то крепко срослись с «Левиафаном», которого показывали в псковском театре днем позже. И с высказыванием Андрея Звягинцева, который заметил, что никак не вмешивается в процесс зрительского восприятия и не комментирует его. Потому что невозможно предугадать, какой спектакль, какое кино родится у зрителя в голове. Вот и про «Солдатиков» уже кое-кто сказал, что это спектакль про неуставные отношения в армии, и его обязательно надо смотреть молодежи призывного возраста. Тут, кстати, напомню, что спектакль не зря имеет возрастное ограничение 16+. Есть там и условно ненормативная лексика. И было бы странно ожидать, что солдаты будут общаться межу собой как в старом анекдоте: «Товарищ сержант, разве ты не видишь, что твоему сослуживцу на голову капает раскаленное олово?» Есть сцены насилия, не только психологического. Но при всем этом нет ощущения чернухи, безысходности, безнадежности всего сущего. Хотя ощущение времени (конец 80-х), когда тихо сыпется изнутри прогнившая система и вот-вот погребет под обломками великую страну, есть. А еще есть очень хороший актерский ансамбль — мужской, оговорюсь. Николай Яковлев, Андрей Атабаев, Виталий Бисеров стали самым мощным выразительным средством в руках режиссера Виктора Яковлева. Есть старомодная ныне учтивость к драматургической основе, которая сейчас чаще всего является лишь поводом для режиссерского самовыражения. Может быть, поэтому новые режиссеры предпочитают ставить классику? Ведь «дедушка старый, ему всё равно», а Жеребцов жив, работает. И наверняка следит за «экранизациями». Но спроси меня, какой из спектаклей псковского репертуара ближе всех стоит к «Солдатикам» и по сути (и даже по форме), я отвечу: «Ионыч» Василия Сенина... Рекомендую их одинаково, хотя на «Солдатиков» можно смотреть только взрослым. Хотя во мне они разбудили какое-то детское воспоминание. После премьеры всё вспоминаются слова из советского детского фильма (не помню какого). Там маленький мальчик чуть что просит: «Солдатики, солдатики, мои родные братики, помогите мне!» И волшебные, но настоящие солдатики сразу появляются и помогают. Я думаю, что эти, псковские, тоже помогают - преодолевать ту самую стабильную темноту, которая настигает при любой эпохе. Так ли важно, куда и когда придет за тобой Бес? Важно как и с кем ты его встретишь. Елена Ширяева Фото Андрея Кокшарова, предоставлены пресс-службой Псковского театра драмы им. А.С. Пушкина
14 апреля 2015 «Культурные звуки» О том, что Сенин ставит спектакль «Ионыч» по рассказу Чехова говорили давно. Василий ещё ничего не ставил, а уже говорили. Артистам предложили прочесть рассказ — с прицелом на будущую постановку. Они прочли. И вот в апреле 2015 года на Малой сцене псковского драмтеатра вышел спектакль. К этому времени Василий Сенин ушёл с поста художественного руководителя театра. Возможно, по этой причине спектакль можно воспринимать как эпилог. Эпилог получился интереснее пролога. Умрите, несчастные! («Псковская губерния») Можно подумать, что спектакль «Ионыч» — о провинциальном болоте, которое если уж засосёт — не выберешься На этом месте должен был быть текст о «Шведской неделе в Пскове». Но после премьеры спектакля «Ионыч» возникла необходимость рассказ о гастролях шведских театров в Пскове отложить на потом. Когда есть выбор между хорошей новостью и плохой — выбираешь вначале хорошую новость. «Ионыч» в Пскове — новость хорошая. Хотя уже и не новость. Если бы Василий Сенин начал свою режиссёрскую карьеру в Пскове с «Ионыча», то, возможно, к нему бы здесь отнеслись иначе. Но он выбрал «Графа Нулина». Хотя обращение к рассказу Антона Чехова «Ионыч» тоже было делом рискованным. И не из-за провинциальной темы, а из-за жанра. «Ионыч» — небольшой рассказ, пять главок, 34,5 тысячи знаков с пробелами. И это значит, артистам снова пришлось переводить прозу на драматическую сцену и говорить не только за себя, но и за автора. Это делалось уже тысячи раз и обычно выглядит как студенческая повинность. Разыгрывается театр в театре. Хорошо, если это можно смотреть. «Ионыч» Василия Сенина смотреть не просто можно, но и желательно. Наконец-то были использованы сильные качества псковских актёров, о которых большинство псковских зрителей ничего не слышали. Многие ли знают, что Эдуард Золотавин раньше выступал в музыкальном театре? В «Ионыче» он в роли Ивана Петровича Туркина поёт. Как и Максим Плеханов (Дмитрий Ионыч Старцев), как и Ксения Тишкова (Катерина Ивановна). Песни здесь вообще во многом раскрывают тему, потому что они — настоящие. Не случайно же Чехов вспомнил в «Ионыче» о «Лучинушке», «которую пел хор, и эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни». Пока читала свой очередной графоманский роман Вера Иосифовна (Екатерина Миронова), тоска была от скуки, а когда зазвучала «Лучинушка» — тоска стала не такой беспросветной. «Лучинушка» озарила. Тоска не исчезла, но поменяла знак. Можно подумать, что «Ионыч» — сатира о пошлости провинциальной жизни. О провинциальном болоте, которое если уж засосёт — не выберешься. Вот и столичный режиссёр Василий Сенин, недавно ушедший с поста художественного руководителя псковского театра, заранее пояснил: «Спектакль „Ионыч“ это моё размышление о жизни в Пскове». А в день премьеры, 3 апреля 2015 года, добавил: «Итак, сегодня эксперимент, очередное сальто мортале собственного мнения — можно ли с людьми в провинции спокойно и честно говорить о жизни в провинции». Как будто бездарно потратить единственную жизнь можно только в провинции. Лейтмотив всего спектакля — песня Bushes And Briars в исполнении The Swingle Singers. Грустная пронзительная вещь. Поётся, разумеется, совсем не по-русски. И это расширяет границы. На шипы можно наткнуться не только в провинциальном Пскове и не только в России. Думаю, что в той же Швеции «Ионыча» бы поняли отлично. Но создатели спектакля постоянно напоминают, что действие происходит в нашей провинции. На заднем плане мелькают виды Пскова. То галка пролетит, то машина проедет. Катерина Ивановна, она же — Котик, как и положено чеховской молодой девице, рвётся в Москву. А доктора всего лишь тянет к Катерине Ивановне. Да не сильно-то и тянет. Самая серьёзная жертва, на которую он идёт — двухчасовое ночное сидение на кладбище в ожидании свидания. Очень важное чеховское замечание в рассказе «Ионыч» — это то, что доктору после долгой зимы, проведённой за городом, «среди больных и мужиков», было приятно слушать «культурные звуки» в гостиной семьи Туркиных. Доктор Старцев, будущий Ионыч, всё-таки хотя бы временами тяготел к «культурным звукам». Они ему справедливо казались шумными и надоедливыми. Но всё же они были «культурные», а доктор ещё не одичал, и ему слышать их было отчасти приятно. Незамысловатая жизнь губернского города С. включала в себя туповатые каламбуры Ивана Петровича, бабскую навязчивость Веры Иосифовны, неразделённую любовь земского доктора Старцева, наивность и ослепительную красоту Катерины Ивановны... Старцев обречённо выбрал провинциальный покой и накопительство, но ведь Катерина «Котик» Ивановна, казалось бы, вовремя сбежала от всего этого прочь в Москву, потому что «человек должен стремиться к высшей, блестящей цели». В итоге же оба у Чехова пришли к одному и тому же. Старцев не стремился, а Котик — стремилась. А результат, вроде бы, один — нулевой. Но это только на первый взгляд. Как личность, конечно, Ионыч в итоге деградировал. Но как доктор — успел, наверное, сделать за свою многолетнюю практику много хорошего. Самый трагический персонаж в этой истории — Катерина Ивановна. И это острее чувствуешь, глядя на то, как неуловимо меняется на сцене и над сценой Ксения Тишкова. Она вообще предстаёт перед зрителями как природное явление. Вначале светится и мечтает, а потом — приземляется. Эдуард Золотавин — в своём балагурно-комедийном репертуаре. И Екатерина Миронова тоже. «Ионыча» желательно посмотреть хотя бы потому, что здесь нет перекосов, и каждый актёр — на своём месте, включая гитариста Павла Винницкого, который, к тому же изображает четырнадцатилетнего мальчика Павлушу. Бедного подростка заставляют произносить перед гостями одно и тоже трагическим тоном: «Умри, несчастная!» Самые громкие аплодисменты после спектакля достались как раз Павлу Винницкому. С доктором Старцевым всё вышло как романсе на стихи Дельвига (этот романс тоже поют в спектакле): «Не нарушайте ж, я молю, // Вы сна души моей...» Душа была успешно усыплена врачебным наркозом. Несчастные умрут, а остальные — останутся, чтобы умереть немного позднее. Алексей СЕМЁНОВ
14 апреля 2015 Важно! Замена спектакля! 18 апреля вместо «Графа Нулина» будет показан спектакль «Божьи коровки возвращаются на землю»
Страницы: Предыдущая 1 2 ...293 294 295 296 297 ...312 313 314 Следующая