Новости / Публикации

19 декабря 2019 КАМЕНЬ, ГЕНДЕР, СИЛИКОН… «7 самураев».
Псковский академический театр драмы им. А. С. Пушкина.
Режиссер Сергей Чехов, художник Анастасия Юдина. Спектакль Сергея Чехова начинается с увертюры, своеобразного интершума, состоящего из голосов, сопровождающих зрителя по расположенной в фойе выставке-инсталляции. На ней представлено семь объектов-частей женского тела, созданных из силикона и волос и названных именами самураев из фильма Акиры Куросавы — Кюдзо, Камбэй, Хэйхати. При этом каждый объект снабжен монитором, на котором появляется одна из героинь спектакля. Таких объектов шесть. Седьмой — особый. Это Кикутиё, который в фильме Куросавы существовал как недосамурай, примкнувший в итоге к отряду. У него была особая функция — при разработке сюжета он не имел никакого исторического прототипа, и поэтому исполнителю этой роли, Тосиро Мифунэ, было разрешено импровизировать на съемочной площадке. Так ломались каноны жанра дзидайгэки, исторического кино о самураях. Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Кокшаров. Здесь же, в Псковской драме, эта роль отдана зрителю, которому тоже позволено изменить (или дополнить?) созданную авторами спектакля среду. Перед пустым монитором стоит микрофон, в который каждый может сказать любые слова, пофантазировать на заданную тему, и его голос, преобразованный через специальную программу, станет частью инсталляции. Желающих, надо заметить, было немало. Так ненавязчивый иммерсивный жест делает зрителя соучастником спектакля, погружая его в атмосферу этой генеративной оперы, внедряя его в пространство созданной матрицы, названной, как и фильм, «7 самураев». С лентой Акиры Куросавы здесь вообще происходит удивительная вещь. Дело в том, что спектакль Сергея Чехова не является интерпретацией фильма японского режиссера — его мотивы в спектакле даже не проявлены, во всяком случае настолько, чтобы говорить о каких-либо явных сюжетных отсылках. В спектакле вообще нет привычного нарратива. Кино для Сергея Чехова всего лишь точка отчета, которая твердым пунктуационным знаком зияет в центре белоснежного экрана-занавеса, встречающего зрителя, когда тот входит в зал. Все, что происходит здесь дальше, лишено какой-либо кинематографической рефлексии и развернуто целиком в настоящее время. Но, тем не менее, спектакль наследует ленте великого режиссера — он, как и фильм, повествует об избавлении человека от страха. Это и есть его главный сюжет, его лейтмотив, которому подчинено все, что происходит на сцене. По сути, перед нами «живая» инструкция, состоящая из трех пунктов-актов: страх нужно выпустить на волю; со страхом нужно бороться; от страха можно избавиться. Ксения Соколова.
Фото — Андрей Кокшаров. Спектакль «7 самураев» точно попадает в гендерную повестку дня: на сцене семь девушек (семь бесстрашных современных воинов), которые в первой части рассказывают о своих страхах, тем самым продолжая дело, начатое движением #MeToo. Волна откровенных признаний, накрывшая современный мир, трансформируется здесь в ряд монологов о страхе изнасилования, о страхе принятия решения, о страхе остаться одной («я боялась, что он залезет на меня», «первый страх — остаться одной в темной комнате в замкнутом пространстве», «если я не нужна, то что я?»). При этом каждая из девушек садится в традиционную позу сэйдза и наговаривает текст на веб-камеру, стоящую на штативе. По сути, мы слышим предсмертные стихи самураев, дзисэй, которые каждый воин писал перед добровольным уходом в мир иной. Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Кокшаров. Итак, зверь страха выпущен на волю, и теперь его нужно истребить. Эта задача в спектакле решается буквально: семь прекрасных девушек поочередно, а порой и все вместе, встают и наносят по камню воображаемые удары бокеном, деревянным макетом японского меча для тренировок. Балетная строгая геометрия этих ударов завораживает. Слышатся только команды сенсея, да счет на японском. Ити. Ни. Сан… ити, ни, сан. Так изгоняется страх из тела. Так становится твердым дух. Чтобы в последнем, третьем акте совершить ритуальное самоубийство — сеппуку, тем самым избавляя себя от дальнейшего разрушения. Другими словами — это метафорический переход в иное качество, изменение на ментальном уровне (вполне логично, что в этом спектакле нет поклонов). Выстроившись на сцене в черных платьях без рукавов с косым разрезом на груди, семь девушек под импровизационное прерывистое голосовое звукоизвлечение медленно имитируют ритуальный надрез. И с каждым новым форсированным витком из камня начинает идти пар, он вдруг становится подвижным, а значит и способным к разрушению. Страх начинает поддаваться уничтожению. Ксения Соколова и Дарья Чураева.
Фото — Андрей Кокшаров. Спектакль «7 самураев» продуман до мелочей. Начиная с силикона и волос — этих удачно найденных популярных «женских элементов» периодической системы современного мира и в то же время художественных материалов для создания объектов инсталляции или костюмов исполнительниц, которые легко трансформируются в метафору липкого страха, отсылая тем самым к едва ли не самому страшному японскому культовому фильму ужасов «Звонок», — и заканчивая белым квадратным занавесом с вырезанным отверстием по центру, похожим на боевое самурайское знамя с изображенным на нем солнцем-символом или на женскую точку инь в мужском поле ян. Интерпретаций может быть больше, но все они попадают в эту найденную графему спектакля, в его множественную и, возможно, даже универсальную знаковую систему. Вот огромный и, как кажется на первый взгляд, бесформенный конусообразный кусок монолитного черного камня, практически упирающийся в колосники, то ли воткнувшийся в планшет сцены, то ли растущий из нее. В нем видятся и «треугольник» женского начала, и угрожающая маска смерти в виде черепа при мгновенной перемене света. Но камень — это еще и идея Бога из фильма Стэнли Кубрика «2001 год: Космическая одиссея», давшая когда-то направление всей нашей цивилизации. А кто сказал, что эта глыба не могла превратиться в подобие огромного наконечника копья для первого человека? И может быть, «страх божий» — тоже из этого ряда метафор? Юрий Новохижин.
Фото — Андрей Кокшаров. Здесь чувствуется тот самый бунтарский отголосок, с которым Куросава когда-то расправлялся с национальными стереотипами, которые представлены в спектакле двумя слепыми старцами (народный артист РФ Юрий Новохижин и заслуженный артист РФ Виктор Яковлев), сидящими у разных кулис на авансцене в домашних креслах и смотрящими в панели телевизоров, на которых есть только изображение черного камня и происходящих с ним изменений. Семь девушек им не видны. Они словно растворены в воздухе телеэфира, как вирус, стремящийся к разрушению системы. Идеальная метафора ослепшего старого мира. Или точнее — старого взгляда на мир, который уже лишен способности распознавать явные перемены вокруг и может только чувствовать приближение собственной смерти, вертя в тревоге головой и цепляясь скрюченными пальцами за истертые подлокотники ветхих продавленных кресел. А раз так, то все не напрасно. Особенно смерть. По крайней мере, так сказано в бусидо, кодексе самурая. Алексей Исаев
19 декабря 2019 «Рецензент»: «Я сделал крылья и летал» Это очень милый, даже умилительный, спектакль для семейного просмотра. Я посмотрел «Я сделал крылья и летал», и удивился прежде всего тому, как авторы этого аттракциона озарений буквально из нескольких стихотворных строчек и нехитрых сценических трюков сумели создать целый ностальгический мир, погружающий нас в детские фантазии и предвкушение чуда. Я уверен, что постановка способна разбудить и растормошить «внутреннего ребенка» в самом строгом и чопорном взрослом, напрочь забывшем о детстве. Внешним сюжетом выступает ожидание двумя родителями, папой и мамой (их играют Александр Овчаренко и Мария Петрук) рождения ребенка. Двое взрослых готовятся к таинству, к чуду, и сквозь детали быта, подчеркнуто ностальгические, как бы проступает библейская рождественская история. Неуклюжий суетящийся маленький человек с жестяным тазиком – это плотник Иосиф, а его молчаливая жена – Богоматерь. Рождение обычного ребенка неизбежно проецируется на рождество Христа. Эти аллюзии даны неявно, но они присутствуют и прочитываются не только взрослыми, но и детьми, ведь падает рождественский снег, и появляются сказочные персонажи, - некое милое плюшевое существо, под которым можно подразумевать ребенка, еще не рожденного, в чреве матери, а можно его фантазию. А еще по ходу действия возникают слоник, пингвин и тюлень. Звучат стихи: «Никогда не видел чуда? Так сходи и посмотри». Под чудом имеется в виду будущее рождение сына, а еще все эти новогодние приметы: падающий снег, авоська с мандаринами, бумажные фигурки, которые папа наклеивает на стекло окна, скрип снега под ногами. И пингвины вдруг являются живьем, и вместе со всем залом забавно наблюдать, как из яйца вылупляется пингвиненок и начинает орать. Новая жизнь явилась в мир. Главное качество спектакля – это именно объемное ощущение чуда, неожиданности происходящего на сцене, впечатление, которое не способен создать ни один мультфильм. Ведь мультфильм – это то, что происходит на экране, как бы по ту сторону поверхности, стены или стекла, а спектакль – живой феномен, телесный, ощутимый, плотский, вещественный, вываливающийся из кадра и со сцены, случающийся, происходящий и превращающийся здесь и сейчас, прямо у тебя на глазах. Его можно обнять и потрогать руками. Слушать на сайте «Эхо Москвы» в Пскове»
30 марта 2024
11:00
суббота
30 марта 2024
19:00
суббота
18+

«Бовари»

Малая сцена
31 марта 2024
11:00
воскресенье
31 марта 2024
19:00
воскресенье
12+

«Не спать!»

Перенос на 2 апреля
Новый зал
3 апреля 2024
19:00
среда
16+

«Пигмалион»

Большая сцена