«Бовари»: хроника семейной драмы

«Бовари». Г. Флобер.
Псковский академический театр драмы им. А. С. Пушкина.
Режиссер Дмитрий Акриш, сценография и костюмы Анжелики Кременецкой.

В Псковском театре драмы прошли премьерные показы спектакля Дмитрия Акриша «Бовари». Уже в названии спектакля (без привычного нам слова «госпожа») содержится важный акцент: это история не только героини по имени Эмма, но и всей семьи Бовари — мужа Шарля, давшего женщине фамилию, ее свекрови, дочки Берты, которой нет на сцене, но которая присутствует как жертва конфликта и полноценно участвует в драме. В центре действия, разумеется, Эмма Бовари (Наталья Петрова), именно ее фатальная неудовлетворенность жизнью и отвращение к постылому мужу двигают интригу вперед — к супружеским изменам, обману и неминуемой катастрофе.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко, пресс-служба Псковского театра драмы им. А. С. Пушкина.

Поначалу актриса жестко и убедительно играет концентрированную стерву, неспособную вызвать и толики сочувствия: истеричная, злобная, эгоистичная, самовлюбленная мадам мечется по площадке, словно взбесившаяся самка. Она непрерывно, почем зря унижает и абьюзит Шарля (Денис Кугай), скандалит и ругается со свекровью (Галина Шукшанова), которая вечно мешается под ногами и однажды, в минуту гневного срыва, обзывает непутевую невестку «сукой», — и зритель понимает, что гораздо уместней были бы другие, более точные и нецензурные, слова. Однако ближе к финалу, наблюдая за тем, к чему все стремительно движется, начинаешь невольно жалеть Эмму, ведь она была так наивна и искренна в своих судорожных поисках счастья, а мир от нее отвернулся, и, попав в житейскую ловушку, она, словно взбалмошная девочка, словно ребенок, не сумела вырваться из тупика.

Можно назвать этот тупик экзистенциальным, можно — бытовым, но суть от этого не изменится: финал трагичен, Эмма погибает, и какое здесь еще возможно наказание? Вне зависимости от гендера, от того, мужчина ты или женщина, происходит неизбежная идентификация с Эммой — момент эмпатии. Более того, начинаешь сопереживать даже никчемному, лишенному всякой мужской гордости куколду Шарлю и его матери, примеряешь их судьбу на себя: ситуации настолько типичные и узнаваемые, что не будет преувеличением утверждение «все мы/я немножко семья Бовари».

Один из полноправных героев спектакля — декорация, минималистичная и предельно функциональная (сценография Анжелики Кременецкой): на тесной темной сцене ничего нет, кроме стеклянного куба с постоянно открывающимися и закрывающимися дверями. Этот куб, изображающий условный дом Бовари, напоминает клетку в зале суда, так называемый «стакан», в который помещают осуждаемых преступников. Метафора прозрачна и плотна, как прочный плексиглас: Эмма находится в тюрьме своих несбыточных желаний и — уж простите за банальность — неизбывных обстоятельств, которые ей удается преодолевать только выходами в пошлые адюльтеры, дающие ей короткую иллюзию счастья.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко, пресс-служба Псковского театра драмы им. А. С. Пушкина.

Эти иллюзии сродни «приходам» наркоманки, но сама клетка причинно-следственных связей никуда не может деться, конструкция тверда и неумолима, как лишенное любви мироздание, и Эмма вдруг осознает, что все двери для нее закрыты и никто не придет на помощь — ни разоренный ею муж, ни циничные равнодушные любовники. В спектакле много движения: персонажи входят и выходят, быстро произносят реплики, вбегают и выбегают, сталкиваются, ругаются и выясняют отношения, совокупляются, испытывают оргазмы, толкаются, предаются радости или отчаянью, но главным ощущением от происходящего остается коммунальная теснота, невозможность вырваться из кажущегося открытым куба. Одна из метафор спектакля — удушье, и в роковое мгновение все двери для Эммы захлопываются, и женщина оказывается в герметичной пустоте, в вакууме, в котором нечем дышать.

Дмитрий Акриш сделал, кажется, невозможное: создал короткую, но емкую транскрипцию романа Флобера, уместив все развилки фабулы в два часа динамичного действия. Для этого он перевел речь романного рассказчика в монологи и диалоги персонажей: Эмма и Шарль будто исповедуются перед зрителем, как на сеансе психоаналитика. Этот прием неожиданно сделал спектакль пугающе откровенным. Мотивы поведения Эммы, ее реакции (например, после первой измены мужу она удовлетворенно и торжествующе вопит: «Господи, какое счастье! Никаких угрызений совести!») психологически достоверны и, в общем, понятны не только каждой женщине, но и всякому мужчине.

Отдельная фигура — Шарль Бовари. Напомню, Владимир Набоков в своих знаменитых лекциях по зарубежной литературе, в главе, посвященной «Госпоже Бовари», утверждал, что роман, вопреки утвердившемуся мнению, абсолютно не реалистичен; он даже использовал слово «сказка» и составил список неправдоподобных эпизодов, описывающих измены Эммы: мол, такого никогда и быть не могло. Замечание Набокова совершенно справедливо, если только не принять на веру, что Шарль абсолютно туп и слеп.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко, пресс-служба Псковского театра драмы им. А. С. Пушкина.

Дмитрий Акриш «переписал» Флобера, сделал его более правдоподобным и, если хотите, типичным и узнаваемым. В романе добрый, но ослепленный своей безответной любовью Шарль узнает об изменах жены только после ее смерти, отчего, не выдержав правды, и сам умирает, оставив дочку круглой сиротой. В версии Акриша бедный рогоносец узнает об измене жены, что называется, из первых уст, режиссер устраивает своим героям встречу «на троих»: Шарль, его неверная Эмма и ее любовник Родольф (Максим Митяшин) собираются за одним столом и приходят как бы к общему выводу, к компромиссу — мол, во всем виновата судьба. Шарль, понимая, что Эмма его не любит, предпочитает остаться в отношениях, разрешает жене блудить, раз уж с этим ничего невозможно поделать. Брак, сохраняющийся несмотря на то, что один из супругов имеет связь на стороне, не такая уж экстраординарная ситуация для наших дней! «Ты же конченый, ты же полное ничтожество!» — кричит мужу неверная жена, пораженная его смирением. Драма Шарля в том, что он готов терпеть от жены все. Поэтому дальше Эмма изменяет мужу почти открыто и чуть ли не остервенело, и основным двигателем сюжета становится вовсе не адюльтер (с ним все понятно), а финансовый крах, банкротство семьи, что в наше ипотечное время выглядит не менее актуально, чем в Нормандии 170 лет назад.

Трагедия Эммы в исполнении Натальи Петровой в том, что мужчины, которых она, как ей казалось, любила (и юный романтичный Леон, и опытный циничный Родольф) и ради которых наделала долгов, в непростой для нее ситуации отвернулись, попросту говоря — кинули ее, предали. Вот этого подлого столкновения с реальностью она как раз никак не ожидала — иллюзии превратились в сплошную черноту, и эта дыра в жизни оказалась для нее невыносимой, она впала в своего рода помешательство и покончила с собой.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко, пресс-служба Псковского театра драмы им. А. С. Пушкина.

Остается печальный эпилог, в котором Эмма от первого лица рассказывает о своих похоронах на фоне скорбно сгорбленных за поминальным столом фигур матери и сына Бовари. Не они ли ее погубили? Или в случившемся виноват куб невыносимых обстоятельств, причин и следствий — та самая стеклянная тюрьма, в которой закупорена пусть заурядная, но живая душа? История банального адюльтера неминуемо превращается в высокую трагедию.