Квартира со сквозняком
Метафизика — как некая тема — входит и в премьерный спектакль Потапова «Зойкина квартира». Справедливости ради стоит сказать, что и сама пьеса склонностью к бытовизму не страдает, — материал под стать режиссеру.
«Зойкина квартира». М. А. Булгаков.
Псковский академический театр драмы им. А. С. Пушкина
Режиссер Сергей Потапов, художник Эрвин Ыунапуу.
В современном якутском театре Сергей Потапов воспринимается как главный режиссер-постмодернист. Национальная культура для него исключительно важна — как мировоззрение и сквозная тема. В этом смысле понятен интерес режиссера не только к якутскому мифу, но и к эвенским легендам, например.
Совсем другая история — постановки по русской классике. В каждом спектакле такого плана сталкиваются абсолютно разные мироощущения, но дело даже не в этом. Встреча с русским материалом и русскими актерами ставит перед режиссером проблему адаптации, перехода на условно европейский лад.
Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко.
Меж тем, сама природа якутской культуры со всей свойственной ей метафизикой этому явно сопротивляется. В ее основе — представление о мире как трехчастной модели. Срединный мир — человеческий, верхний и нижний — вовсе не рай и не ад. Реальность человеческой жизни то и дело простреливают духи. Пролетая через слои действительности, они оставляют зияющие дыры — не из них ли сквозит дыхание вечности?
Метафизика — как некая тема — входит и в премьерный спектакль Потапова «Зойкина квартира». Справедливости ради стоит сказать, что и сама пьеса склонностью к бытовизму не страдает, — материал под стать режиссеру.
Москва 1920-х, Зоя Пельц и Павел Абольянинов, люди из «бывших», мечтают выбраться за границу. Абольянинов, впрочем, уже ни на что не надеется — воля бывшего графа угасает, а китаец Ганзолин уже далеко не впервые продает ему морфий. «Козыри» у Зои кончились давно, ей удалось только чудом сохранить квартиру и завязать дружеские отношения с домоправителем Гусем-Ремонтным. Тянуть уже некуда, деньги на отъезд нужны срочно — и Зоя на свой страх и риск открывает в квартире ателье, которое по вечерам превращается в «веселый дом» для состоятельных клиентов.
Конкретика обманчива, все подробности растворены в булгаковской образности исключительно поэтического толка. Потапов же при постановке и вовсе не оставляет намека на правдоподобие.
В левой части сцены установлен приподнятый поворотный круг — цирковая арена и эшафот одновременно. На нем впервые появится декадентская фигура Абольянинова (Камиль Хардин), на нем хоровод китайцев будет в бешеной пляске кружить горничную Зои Манюшку (Ангелина Курганская). На стене в глубине сцены — широкий экран, под ним зеркало, в которое Зоя (Кристина Кузьмина) с хохотом бросит горсть белого порошка. В финале первого действия под экран спустится длинная штанга с платьями — фальшивое, но все-таки ателье ведь.
Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко.
Перед ареной-эшафотом — микрофон, действие перебивается вставками сродни зонгам. Тут и музыкальный номер от кузена Зои, администратора ателье Аметистова (Максим Плеханов) — с красными флагами, кордебалетом и портретами вождей разных поколений на экране. Тут и надсадный речитатив обнаженных нервов — монолог Абольянинова перед арестом, произнося который, он раздирает себе руки до крови.
В этой интерпретации Зоя Пельц недвусмысленно помещена в ад, о чем свидетельствует горящее на экране над сценой «Omnem relinquite spem, o vos qui intratis» («Оставь надежду, всяк сюда входящий»). В этом аду героиня живет на постоянном репите: надежда, отчаянное усилие, крах. И так по кругу, и так до бесконечности.
В самом начале Зоя с воплем «спасите!» вырывается из распахнувшихся в глубине сцены высоких дверей. Точнее, врат. Непрерывная беготня по сцене, а на деле — хаотические метания на тонущем корабле. С самой первой сцены понятно, что дела плохи, и лучше уже не будет. Важно не то, что у Зои отберут последний шанс на спасение. Важно, что корабль будет тонуть из раза в раз, пока, видимо, мир не обрушится.
Герои приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Реализм внутренней жизни персонажа-человека встречается с правдой художественного образа, сыгранного эксцентрически. Жанр заявлен как трагическая буффонада, и не напрасно: здесь в каждом человеке живет неврастеничный клоун. Вернее, персонаж из параллельного мира.
Зоя недвусмысленно помещена в ад — но это прочтение человека с другим взглядом на мир. С точки зрения якутской же культуры, место действия вполне может прочитываться здесь как действительность, в которую, как и положено, прорываются силы из других пластов реальности. Да, время свернулось восьмеркой, и события идут по кругу. Но кто сказал, что в действительной действительности и реальнейшей из реальностей так не бывает?
Два варианта прочтения режиссер дает намеренно, и думается, что в этом спорная сторона «Зойкиной квартиры». Интереснее видеть разломанный мир, но можно и ад. И то, и другое правомерно. Адаптация к европейскому взгляду чревата упрощениями — но в результате приводит к ним не режиссура, а исполнение главной роли.
Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко.
Кузьмина играет Зою как подростка с Netflix. Как будто бы все оттуда: и густо накрашенные глаза, и угловатая мальчишеская пластика, и панковский стиль в одежде. Метафизическая природа героини, которая имеет какие-то дела с параллельными мирами, Кузьминой не играется. Вместо поэтической образности — иллюстрация.
Рисунок роли дерганый. Переходы от детского ужаса к надменности роковой женщины не оправданы. Кажется, что из этой двойственности можно было бы создать болезненно разломанную, противоречивую героиню. Может быть, такая задача режиссером и ставилась, а может быть, и нет. В любом случае Кузьмина дает только крайние точки, связь между которыми отсутствует, целостный образ не выстраивается.
В таком же разладе с персонажем и языком спектакля пребывает Ксения Чехова (Алла Вадимовна). Но если Кузьмина все-таки (частично) выходит из положения, оправдывая перепады настроения Зои экспансивностью характера, то Чехова в своей роли пока никуда не двигается от манерной усталости и изнеженности.
И Кузьмина, и Чехова играют в дубле — с Натальей Петровой и Линдой Ахметзяновой соответственно. Первый состав кажется неудачным экспериментом Потапова — во всяком случае, на момент выпуска. И показательно, что на премьере смыслы вычитывались даже помимо двух несложившихся ролей.
Рядом с проблемным исполнением Зои и Аллы Вадимовны возникают сложные целостные образы — например, Аметистова и Гуся-Ремонтного (Сергей Скобелев).
Аметистов Плеханова тоже лицо парадоксальное. Он появляется на площадке поворотного круга в тот самый момент, когда Зоя и Павлик обсуждают открытие ателье, появляется точно не с вокзала, точно не из этого мира. Рваная черная накидка в пол, набеленное лицо, пушистая ветка белой сакуры в одной руке и пресловутый чемодан с портретами вождей в другой. По пьесе кузен Зои долго скитался по просторам новорожденного Союза и в конце концов добрался до Москвы на перекладных, продавая по дороге эти самые портреты.
В чемодане, как выясняется, пусто, зато в кармане полно документов, на разных лиц. Прямо данные Булгаковым подробности здесь обретают новый смысл. Аметистов кажется еще одним ангелом, вышедшим из «Неба над Берлином» Вендерса. Пришел на Землю посмотреть и обжиться: открытый взгляд, непосредственность, простота. Нужны документы — вот, пожалуйста, давайте выберем, кем я буду. Нужна легенда? Допустим, был в бегах. Вот только уж слишком аккуратен балахон — состаренная ткань на рубище совсем не тянет. Довершает картину ветка сакуры: белый флаг, символ скорби и образ неземной красоты в одном флаконе.
Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко.
Зоя, ровно как в пьесе, говорит Аметистову: «Тебя же расстреляли в Баку!» — и слова эти звучат совсем не так обманчиво реалистично и в духе времени, как у Булгакова. Вполне возможно, что этого Аметистова действительно расстреляли — просто одно другому не мешает, как он сам иронически замечает.
Аметистов, впрочем, не ангел и не центральное лицо. Его мотает в этой воронке повторяющихся событий вместе со всеми: неотмирная искренность и простота — только в начале, потом же Аметистов быстро встраивается в окружающее пространство. Но Плеханов находит для образа уникальную краску, превращая героя в трагического и вместе с тем сохраняя в нем психологизм и человечность.
Аметистов не впадает в истерику, не сходит в открытую с ума — и вместе с тем он и комик-неврастеник, и демонический конферансье в ателье Зои, и уставший, измотанный человек, который с горечью и болью произносит в финале: «Эх, звезда моя горемычная».
Актер не пытается добрать абстрактность и метафизику широким размахом контрастных состояний. Перепадов здесь полно, но все они решены и придуманы в рамках связного, целостного образа. Это намеренный, циркачески-игровой гротеск, в котором трагизм идет под руку с иронией.
В похожем ключе решается образ Гуся. Но Скобелев, в отличие от Плеханова, явно акцентирует в своем герое психологию. Оно и понятно: сцена встречи с Аллой Вадимовной, которая, оказывается, танцует в ателье Зои, не очень-то и любит Гуся, а он-то ее любит по-настоящему, — все это требует мощного содержательного оправдания. Через эту сцену и раскрывается подлинное лицо Гуся, личная драма всесильного человека и единственного защитника, без которого в условиях нового времени не проживешь. С одной стороны, он всего лишь помогает стряпать нужные документы и не сдает Зою, с другой — защищает от ледяных волн все того же нового времени, которое рвется потопить всех, и побыстрее.
В этом смысле крах воли Гуся — а именно воля и ломается во всесильном, когда он узнает правду об Алле Вадимовне, — приводит к краху для всех. Конечно, не в пределах жизненной логики — ее и пьеса, и спектакль намеренно игнорируют. Но в рамках логики художественной. Откуда взялась троица властителей-буффонов: Пеструхин (Роман Сердюков), Ванечка (Ислам Галиуллин) и Толстяк (Анатолий Кузьмин)? В том-то и дело, что ниоткуда. Сошел с дистанции Гусь, и все, больше ничего не осталось.
Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Ефименко.
Адская машина, или мрачный хоровод нового времени, или цирковой danse macabre — страшные силы крадутся шеренгой, дружно взявшись за руки. Шаги огромные, почти «громыхание черных марусь» и почти в натуральную величину. Все трое в одинаковых пальто и брюках, вот только у Пеструхина — ворох рыжего парика, который никак не вяжется с угрожающей гримасой надвинутых бровей Сердюкова, у Толстяка, не поверите, огромный накладной живот, у Ванечки — пушистая борода Деда Мороза.
Потапов, при всей склонности к метафизическому, от лирики и сентиментальности, как правило, далек — комическая троица тому подтверждение. В конце концов, есть ли смысл выводить с документальной подробностью конкретных деятелей режима, ведь не в них дело. Как эти нелепые клоуны могли разрушить всем жизнь? Смех горький: в том-то и дело, что у реального источника всех бед нет лица. Какие-то силы гуляют между мирами, метафизический сквозняк уносит всех, кто попадается на пути.
«Зойкина квартира» — о человеке на продувных ветрах. Куда его несет — такой вопрос даже не ставится. Из ада не выберешься, из разломанного мира не выпрыгнешь. Однажды реальность сломалась, начался ужасный сквозняк и закружил героев в отчаянном беге.
В финале Мифическая личность сопровождает Зою и Абольянинова в те же ворота и тот же дым, откуда в начале они и вышли. Прошел очередной оборот. Предыдущий был вчера, следующий будет завтра. Так они и кружились — на сквозняке.
Алина Арканникова
Источник: «Петербургский театральный журнал»
