Предать и приспособиться. В моду вошел театральный винтаж

Советское время, его приметы, конфликты и атрибуты все чаще отвоевывают себе место на сцене, даже в спектаклях по классическим текстам. Молодые режиссеры с уже довольно длинной дистанции вглядываются в обстоятельства и характеры, проявленные историей прошлого века: десятилетиями подпольного существования, распрей с властью и собой. И это понятно: когда внешне статичные обстоятельства становятся причиной острой внутренней динамики, возникает материал для сцены. Спектакли трех молодых режиссеров объединяет именно это: постановочная лупа, укрупняющая, исследующая прошлое в настоящем.

Хуго Эрикссен в Псковском драматическом театре имени Пушкина поставил «Смерть Тарелкина». Действие пьесы Сухово-Кобылина режиссер решил перенести в поздние советские времена (события разворачиваются в восьмидесятых), интерпретировал как советский нуар, на классический ствол привил стилистику Алексея Балабанова, а именно знаменито-ужасного фильма «Груз-200». В спектакле действуют милиционеры, его превосходительство товарищ генерал, сюжет закручен вокруг украденного компромата, лексика осовременена, главный герой наделен всеми признаками эстетики безобразного. В самом начале он вытаскивает накладную челюсть, снимает парик — и оказывается бомжем с гнилыми зубами, сальными волосами и худобой алкоголика. Тарелкина/Копылова (Денис Кугай) и все его превращения снимает камера.

«Смерть Тарелкина». Фото: Вадим Боченков / Псковский драматический театре имени Пушкина

Сцены допросов в участке, где свидетельские показания выбивают из беззащитного, бессловесного дворника (Камиль Хардин), сцена, где крупным планом дано лицо героя, которого пытают бутылкой из-под шампанского, сцены разборок генерала-вора Варравина (Андрей Кузин) с героем спектакля — выстраивают отчетливо социальный контекст и отсылают прямо в наше сегодня.

Эрикссен не страшится быть непохожим на себя вчерашнего, пробует новые подходы, новые решения. Жанр его спектакля балансирует на грани гротеска и драмы.

Нельзя сказать, что драматург органично ложится в новое прокрустово ложе, однако режиссерская воля тут сама себе закон. Но классический текст (досочиненный, местами скорректированный) в этом сценическом ракурсе снова возвращает старую мысль: Россия всегда идет по спирали, ее история в людях и обстоятельствах повторяется из века в век.

«Смерть Тарелкина». Фото: Вадим Боченков / Псковский драматический театре имени Пушкина

Семен Серзин взял первый роман Алексея Иванова и на его основе сделал спектакль «Общага на крови». В центре — пятерка друзей, над которыми ошибочно повисает дамоклов меч: их могут выселить. Иванов всматривался в сверстников и писал почти притчу — Серзин ставит спектакль, посвященный вечной проблематике, в которую ввинчивает человека бытие, даже если оно кажется просто студенческим бытом.

Институтское общежитие девяностых кипит жизнью, и частной, и общей, в ней все остро, свежо, подчас непоправимо. Зрителям ясно, как непросто жить в этой страстной круговерти чувств и инстинктов. Здесь, в общаге, все как на ладони, с голым телом и обнаженной душой. Кто с кем спит, кто с кем пьет, кто на что пойдет ради места — даже не под солнцем, всего лишь на койке до конца семестра, — проясняет сюжет. Но скрытые события спектакля экзистенциальны: труднейший выбор своих обстоятельств и себя, вплоть до самоубийства. Ткань будней, где сплетены комендантша с психологией матерой вохры и общий любимец-поэт, который выберет стать стукачом, студент-отличник и старшой из своих, который держит в кулаке всю общагу, признанная красавица и девочка-ромашка, насильник и пьяница, плейбой и растяпа — все черты и черточки тут переливаются богатым шитьем жизни. И за всем проступает хребет советских времен: приспособленчество и его цена.

Уральская общага стоит на крови тех, кто, не выдержав заданных условий, «сбросился», как говорят обитатели, с крыши.

Серзин с актерами независимого театрального объединения «Невидимый театр» создали работу достоверную и многозначную; в спектакле обаятельная актерская энергия, сильный ансамбль. И над всем трагический голос Башлачева в финале.

Актерский состав спектакля «Общага на крови». Фото: Георгий Кардава / Театральный центр «На Страстном»

Андрей Калинин поставил на Новой сцене Александринского театра спектакль «Товарищ Кисляков» по давно и прочно забытому сатирическому сочинению Пантелеймона Романова.

История Кислякова была прочувствована автором, надо полагать, на собственной биографии. Гимназиста дворянских кровей, прозаика, в котором Горький видел талант, а Маяковский «Лицо классового врага», самого протащило через водовороты двадцатых-тридцатых: его и печатали, и подозревали, и травили. Умер он внезапно и рано. И, как бывает, сюжет биографии растворен в контексте спектакля.

«Кисляков» у Калинина — о том, как интеллигент «из бывших», музейный работник, принял революцию, совершив ее в себе.

Как возжаждал войти в новый мир, стать своим среди чужих — и чем за это расплатился. Главный герой постепенно, трудно договариваясь с самим собой, вначале пригубливает вкус компромисса, добровольно очаровываясь жутковатым товарищем Полухиным и безоглядно влюбляясь в жену лучшего друга, а потом тонет в своей гибели непоправимо. Так называемый попутчик (роль Кислякова тонко и неспешно, словно музыкальную партию, разыгрывает белорусский актер Иван Трус) в какой-то миг спектакля надевает вместо штиблетов сапоги — и вместе с ними другую идеологию. Ипполит Григорьевич становится товарищем Кисляковым.

«Товарищ Кисляков». Фото: Александринский театр

Жена героя, ее тетка, главный друг и главный покровитель — серьезные актерские работы Василисы Алексеевой, Сергея Еликова, Петра Семака и Никиты Барсукова. Сатира на сцене — трудная вещь, но артисты с блеском осваивают карикатурные рисунки ролей, и возникает мрачноватое обличье советского времени, его острые типажи, физически ощутимая духота.

Калинин точно чувствует атмосферу тридцатых, вибрацию на гранях гибнущего и возникающего мира, его многоцветность и черноту, «купол времени», как писал Шкловский. Под этим куполом происходят простые, как с Тамарой (Олеся Соколова), и сложные, как с Кисляковым, метаморфозы. Но если временно верная провинциальная жена быстро превращается в неразборчивую старлетку, то вчерашний гуманист — с мучительной медлительностью — в «классово близкого» власти, а в итоге предателя и убийцу. Спектакль силен художественным объемом, несводимостью к простым посылам и выводам.

«Товарищ Кисляков». Фото: Александринский театр

Во всех трех работах молодых так или иначе центральными становятся темы приспособленчества и предательства. Логично предположить: ради таких «рыб» и забрасывает свои сети современность. Молодые постановщики смотрят назад — ради того, чтобы понять, из чего мы состоим сегодня и что впереди.

Марина Токарева, обозреватель

Источник: Новая газета