Новости / Публикации

28 августа 2021 Банда в театре Наконец-то в Псковском драматическом театре можно ходить налево! Разоблачаешься в гардеробе, берешь программку, высматриваешь знакомых, поправляешь прическу, глядя в огромные зеркала. И сворачиваешь, как встарь, налево - в буфет, чтобы успеть пропустить стаканчик чаю. В антракте - тоже туда, ведь там уже собрались горячие поклонники и противники спектакля: спорят о красоте примы, обсуждают во всех красках личную жизнь режиссера, крутят любовь с первыми встречными - в общем, утоляют культурный голод, как могут. Хлеба и зрелищ - никуда от этого не деться. На исходе трудовой недели - особенно. Фото здесь и далее: Иван Митревич Ключ к «закрытому» буфету, который стал пятой сценой Псковского драматического театра, подобрали идеально. Во-первых, кафе восстановили по фотографиям буфета из псковской гостиницы «Лондон», разрушенной во время войны. И сделали это стильно, со вкусом. Во-вторых, зрителю предложили новую постановку режиссера Дмитрия Месхиева «Постой, паровоз» по блатным песням горожане начали говорить еще по весне. «Пф, мы теперь блатные спектакли творим? Разве можно в театр пускать такое «искусство»? Пушкин, Достоевский - и какой-нибудь Вася Шмаровоз, - возмущалась одна моя знакомая, обнаруживая завидное знание персонажей закавыченного ею творчества. «Шансон? А билеты дорого?» - тут же полезла на сайт бронирования билетов другая.  Собственно из-за первой знакомой я и решила: надо идти. Честно говоря, в сферу моих музыкальных интересов не входит шансон (договоримся употреблять это слово, помня, что в нем обобщен самый широкий спектр лирики: авторская, дворовая, тюремная). Вообще не входит. Я жду с нетерпением приезда пианиста Дениса Мацуева и открытия очередного сезона Псковской филармонии. Но постановка «Постой, паровоз» - это нечто. Хулиганская и атмосферная, щемяще-сентиментальная и сильная, смелая и откровенная - она не может не произвести впечатление. Даже в чисто музыкальном отношении это бомба: за пианино - Борис Федотов, композитор, автор музыки гимна Псковской области, на гитаре - Иван Федоров, известный многим своей виртуозной игрой по живым ресторанным концертам, ударные - умопомрачительный головокружительный Ярослав Погодин, выдающий такие ритмы, что остановит на пол-пути не то что паровоз - космической ракете даст прикурить. Банда мечты, одним словом. Ну а солистка Александра Терских - вне всяких похвал. Чарующий тембр голоса (что называется, «до мурашек»), артистизм, отсутствие манерности, которая могла бы свести концерт на уровень балагана, и, конечно, изысканная красота «девочки-пай». Сценически спектакль также на высоте: ведущий Андрей Кузин рассказывал об истории русского шансона, открывая неизвестные многим факты, читал стихи заключенных, юморил, грустил, танцевал с дамами, импровизировал, общался с музыкантами, пел - играл на полную катушку. В общем, если вы хотите увидеть, как люди получают удовольствие от того, что делают, - вам на спектакль «Постой, паровоз». Программа была составлена таким образом, что не заскучал никто - ни те, для кого шансон - терра инкогнита, ни те, кто подпевал каждой песне. Два часа чистого незамутненного шансона в полузабытой локации Псковского драматического: «Окурочек», «Девушка из Нагасаки», «Лиловый негр», «Института», «С одесского кичмана», «Алешка жарил на баяне»... Не будем перечислять всего, дабы не лишить удовольствия псковичей купить билеты и самим все услышать. В антракте за чаркой крепкого кофе только и разговоров было, что о судьбах России. Кажется, какую семью ни возьми - в любой найдутся «сидельцы». По глупости, по уму, по убеждениям, по злому умыслу или ужасному совпадению. Тюрьма в России больше, чем тюрьма. «Когда студентами были, в педухе в общаге собирались, песни начинали петь, и обязательно наступал такой момент, когда кто-нибудь вспоминал Круга, «Лесоповал», Галича, - рассказывает один из зрителей постановки. - И странное дело - эти песни знали все. Потому что они народные, в них история страны, её география, боль, философия, человеческие судьбы». «Я шансон обожаю, - признается женщина в возрасте. - Откуда у меня это? Я думаю, из Высоцкого пошло». И пускается в воспоминания о том, как переписывали на магнитофон Окуджаву, Галича, Визбора. Объясняет: из близких родственников не сидел никто, сама из учительской семьи, а вот просит сердце именно таких песен. «Настоящие зэки не могут так сочинять - это же душа поет, это все создали люди интеллигентные, образованные, которые попали туда. Не бандюги из тюряги, - говорит зрительница. - Люди удивляются: как это может вам нравиться? А как это может не нравиться, если каждая песня, вся эта энергетика из души идет?» Её слова созвучны концерту, построенному на перекличках шансона и классической музыки - от Баха и Бетховена до Арно Бабаджаняна и Евгения Крылатова, на чтении стихов, сочиненных заключёнными и знаменитыми поэтами - тем же Хармсом или Евтушенко. Да и исторические экскурсы, предпринятые ведущим концерта, даёт ясное понимание: шансон в его широком понимании - неотъемлемая часть русской культуры. Искусство. Без кавычек. ...«Сашенька, еще одну споешь?» - спрашивает ведущий концертного спектакля Андрей Кузин у красавицы-солистки. «Лучше три!», - просят из публики, искренне веря: споет! В нагрузку, доппайком. И снова раскочегаривается на маленькой сцене театрального буфета: Она была первой, первой, первой Кралей в Архангельских кабаках Она была стервой, стервой, стервой С лаком серебряным на коготках. Несется паровоз. Что гоголевская птица тройка: неведомо куда и зачем. «Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты,... летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны». Елена Никитина
28 августа 2021 Тоталитарный романс, или «Нашей памятью в те края» Псковский театр драмы имени Пушкина открыл 116-й сезон премьерой спектакля-кабаре Дмитрия Месхиева «Постой, паровоз!». Из Пскова – Александр Донецкий. Мало, кто знает, что худрук Псковской драмы Дмитрий Месхиев, фильмография которого насчитывает более двадцати названий (из самых известных: «Над темной водой», «Женская собственность», «Механическая сюита», «Свои», «Батальонъ»), в начале 1990-х был режиссером парадоксальных перфомансов «Поп-механики» Сергея Курехина. То есть его нынешнее обращение к жанру музыкального представления в некотором смысле возвращает нас к истокам питерского постмодернизма (что бы теперь ни понималось под этим до неприличия многозначным термином) с его установкой на эксперимент и карнавализацию сценического пространства. «Постой, паровоз!» сочинялся и репетировался почти год, точнее, десять месяцев, и это не просто концерт, а целый проект: специально под музыкальный спектакль был реконструирован театральный буфет, знаменитый тем, что в нем выступали такие звезды мировой сцены, как танцовщица Айседора Дункан и бас Федор Шаляпин, которым довелось побывать в Пскове на гастролях. Референсом для нового оформления помещения стала фотография, запечатлевшая дореволюционный интерьер псковской гостиницы «Лондон» (художники – Александр Стройло и Ирина Кросс). В сет-лист спектакля вошли два десятка песен, считающихся классикой русского шансона, но идея скрестить «блатняк» и постмодерн не исчерпывает замысла Дмитрия Месхиева. Песни под фортепиано, гитару и перкуссию исполняет обладательница чудесного сопрано Александра Терских, дипломированная оперная певица, выпускница Петрозаводской консерватории. Но замысел режиссера и шире, и глубже, чем просто концерт: песни – это удобный повод рассказать о трудных судьбах их авторов и первых исполнителей, проецируемых на крутой маршрут всего народа, пережившего годы сталинщины. То есть возможность в легком жанре (но легком только на первый взгляд) напомнить зрителю о том, о чем сегодня как-то «не комильфо» вспоминать. О репрессиях и лагерях ГУЛАГа, о том, что всего каких-то полвека с небольшим назад полстраны сидело, а полстраны охраняло, о зеках-интеллигентах, получивших свои «десяточки» по политическим статьям и отправившихся на лесоповалы Сибири и Дальнего Востока. Где им и выпало разделить пайку с родным народом и обогатить почтенную традицию блатной песни своими авторскими произведениями. Первый же номер программы – знаменитая «Постой, паровоз!», давшая название всему спектаклю, – отсылает к истории автора текста, Николая Ивановского, после отсидки работавшего на киностудии «Ленфильм», писавшего стихи и прозу, и в 1983-м году принятого в Союз писателей. Этот занятный сюжет коротко излагает Ведущий (артист Андрей Кузин), у которого в спектакле вторая, после Певицы, главная роль: дать краткую биографическую справку автору прозвучавшей песни, рассказать случай из его жизни, прочитать стихи, вводящие в контекст творчества или эпохи. К песне Александра Вертинского «Пей, моя девочка, это плохое вино», к примеру, прилагается байка о том, как артист бедствовал в Шанхае и сдавал свой концертный фрак в ломбард, чтобы снова выкупить его после получения гонорара за выступление. «С одесского кичмана» сопровождает исторический анекдот (а может, и реальный случай, кто теперь подтвердит?) о том, как якобы сам Сталин на одном из закрытых кремлевских концертов разрешил Утесову исполнять этот блатной шлягер на концертах по всей стране. За игровым брутальным юмором шансона («Ведь я проститутка! Я – фея из бара») зрителя ждет неподдельные печаль и боль. Песню «Купите папиросы» предваряют трагические стихи «Сыну, который будет» репрессированного поэта Михаила Фроловского, как и миллионы других, превращенного в «лагерную пыль». Поэт сгинул в Карлаге, а строчки остались, и конферансье читает их, вызывая у зала коллективный спазм в горле:
Это я, но только помоложе,
Это дед, но только посильней,
Это кровь моя под новой кожей,
Смуглой кожей матери твоей.
В судьбе отдельного человека отражается судьба нации. Из монтажа песен, воспоминаний, стихотворений, смешных и драматичных случаев, возникает объемная, полифоническая картина прошлого огромной страны, целый ХХ «век-волкодав». Казалось бы, шансон – предельно простая («народная») музыка, но такого впечатления не возникает: пианист Борис Федотов, гитарист Иван Федоров и барабанщик Ярослав Погодин создают довольно тонкую и прихотливую музыкальную ткань. В некоторые песни неожиданно вплетаются классические или популярные эстрадные мелодии, получаются как бы инструментальные «микстейпы», сыгранные вживую: «Облака» Александра Галича начинаются и заканчиваются «Лунной сонатой» Бетховена; «Окурочек» Юза Алешковского предваряет проигрыш «По диким степям Забайкалья»; в номере «Заплутали мишки, заплутали» вдруг звучит «Колыбельная медведицы» из мультфильма «Умка» 1969 года, а в «Купите папиросы» внезапно врывается «Ноктюрн» из репертуара Муслима Магомаева («Между мною и тобою — гул небытия, звездные моря, тайные моря»). В номере «Костюмчик новенький, колесики со скрипом» парадоксально спорят друг с другом мотивы «Мурки» и знаменитого «Адажио» Альбинони – авторство последнего вроде бы принадлежит Ремо Джадзотто, но кто только не присваивал, не перепевал и не «каверверсировал» в 20-м веке обе мелодии, если вдуматься, ничуть не противоречащие друг другу. И «Мурка», и культовый ныне «Альбинони», в принципе, об одном и том же: о яркой, как вспышка, жизни и быстрой неизбежной смерти, уравнивающей и примиряющей всё – низкое и высокое, пошлое и благородное, смешное и трагическое. Это и есть живой и непосредственный постмодерн, постыдно равнодушный к смешению стилей и жанров, вернее, укладывающий их в один длинный, равный столетию, трек-лист: 2 часа 20 минут с антрактом оказываются тождественны учебнику истории России ХХ века – со всеми его ужасами, о которых действительно хотелось бы забыть. Это если философски занудствовать. А если обойтись без рефлексий и излишнего снобизма, то лучше просто расслабиться и получить полноценное эстетическое удовольствие: искусство песни к этому располагает. Красивая женщина с дивным голосом, артистичная, меняющая настроение эстрадных номеров, словно театральные маски, обаятельный ведущий, приглашающий публику потанцевать прямо в зале, виртуозы-музыканты – собственно, что еще нужно зрителю? Разве что метафизический довесок, незримый выход в небеса, в те самые «облака» Галича, о которых поет Александра Терских в одной из смысловых и эмоциональных кульминаций спектакля:
И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака. Кабаре Дмитрия Месхиева «Постой, паровоз!» получилось многослойным. И когда закат заглядывает в окна театрального буфета, в его багровых отсветах можно заметить «те края». Александр Донецкий
27 августа 2021 Бессмертие Тарелкина Сухово-Кобылин в Пскове и в «Балтийском доме» Сцена из спектакля «Смерть Тарелкина» Псковского академического театра драмы имени А.С. Пушкина, реж. Хуго Эрикссен© Вадим Боченков «Смерть Тарелкина», пьеса про правящее сообщество жуликов и воров, творящих невообразимый полицейский произвол, у нас, ясно, вечно живая, и странно, что она была запрещена цензурой только первые 30 лет после создания. И прямые смыслы, и формы сухово-кобылинской трилогии предсказывают последующие антиутопии — Замятина, Кафку, Оруэлла. Плюс тут еще «родные до боли» детали реальности и характеры. Сухово-Кобылин был единственным автором, к которому Мейерхольд в своих фантасмагорических постановках возвращался четыре раза. Именно эту пьесу он выпустил в духе химерической жути за два дня до Октябрьской революции в Петрограде, а потом в дни празднования ее пятой годовщины в Москве — трагифарсовый, балаганный, циркизованный вариант, в котором режим глумился над гражданином, пропуская его прямо визуально через мясорубку «органов». «Публика охвачена страхом. Ей не до трюков. Она чувствует самое главное: издевку смерти над человеком», — признавался рецензент. Обо всем этом надо упомянуть не для дежурного «исторического контекста»: это неотделимое от текста пьесы смысловое поле, которое прямо отражается в сегодняшних спектаклях. Например, в двух новейших: Хуго Эрикссена и Оскараса Коршуноваса (один — ученик Римаса Туминаса, другой — Йонаса Вайткуса да и сам теперь лидер литовской режиссуры; может быть, это имеет значение…). Стало закономерностью: актуальнейший политический текст (написанный в 1869 году, ничего с ним не поделаешь, слова не выкинешь: классика) интерпретируется сразу на нескольких уровнях, включая сверхреальный. История о Тарелкине и феномене его «смерти» за полтора века превратилась в национальный миф. В постановке Эрикссена в Псковском театре имени Пушкина (теперь ассоциированном с петербургским Александринским, Национальным драматическим театром России) фигура Тарелкина сразу поставлена немного над реальностью, немного в сторону от реальности. Замышляющий интригу субъект очень странный, кривляющийся, желчный, интеллектуальный, злой. Он действительно двойственный — и притворяться не надо. Исполнитель роли — рок-музыкант и артист Денис Кугай не прямолинейно, но ясно дает почувствовать присутствие необычной силы в этом феномене. Он на крупном плане видео, в то же время он физически присутствует на сцене, его записанная речь как-то сбоит, он меняет одежду, парик, вставную челюсть (какую-то вампирскую челюсть — а по сюжету правоохранители в нем и страшатся вурдалака), и где что настоящее, разобрать невозможно. Сперва его как будто ведет изнутри мефистофельская природа, но к концу Тарелкин сломлен, перемолот государственной машиной и приходит на последнем допросе в камере — с изможденным лицом и спутанными волосами до плеч — в такое состояние, как перед распятием. У Эрикссена финал жестче, чем в пьесе. Попытка Тарелкина противопоставить себя «системе» 150 лет назад, как показывал Сухово-Кобылин, не была фатальной. Там побежденный Тарелкин, снова принявший чужой облик, отпущен на волю, а здесь под жуткий звериный вой его укладывают в тот гроб, который он сам себе приготовил для притворства, и победитель Варравин сидит на нем по-хозяйски до тех пор, пока оттуда не перестают раздаваться стоны.   Сцена из спектакля «Смерть Тарелкина» Псковского академического театра драмы имени А.С. Пушкина, реж. Хуго Эрикссен© Вадим Боченков Время действия в спектакле также мерцающее. Техническая пометка на прямой (live!) видеосъемке относит происходящее к 1998 году. Видеокамеру мы видим на сцене, кто-то из действующих лиц фиксирует происходящее — оно выглядит реально, но каким-то странным образом на экране напоминает домашнее видео, которое входило в бытовую (и милицейскую) жизнь в 1990-х годах. Сценограф Ютта Роттэ выстроила живой план действия и экран над ним одного размера, так что получаются как бы два кино. Стена полицейского участка, подобие покрашенного в красно-коричневый кровавый цвет рифленого металлического контейнера, своеобразно напоминает по форме и размеру клетку-«мясорубку» мейерхольдовского спектакля. Визуальные детали (аудиоцентр, бутылка «Советского шампанского»), костюмы персонажей как будто относят действие к первым постсоветским годам, в милицейском помещении можно разглядеть портрет Ельцина, слышатся обрывки музыки тех лет. Мы видим как бы стилизацию под «картины прошедшего» (такую маску в жанровом обозначении трилогии изобрел сам Сухово-Кобылин, хотя совершенно очевидно, что он не просто писал о реальной современности, но пользовался собственным опытом общения с правоохранительной системой, — впрочем, там, на обложке, это выглядит вызывающе абсурдно: «картины прошедшего писал с натуры»). Эрикссен раскрыл в «Смерти Тарелкина» первую в русской классике насквозь политическую пьесу о современной государственной машине. Стилизация позволяет авторам спектакля предельно усилить драматизм социальных механизмов, не оставшихся в прошлом. Слова квартального надзирателя Расплюева «Все наше! Всякого могу взять и посадить» и пристава Оха «Не прошло еще наше время» обращены прямо в зал, и на экране появляется панорама рядов с сегодняшними зрителями. Текст актуализирован — например, размер взяток исчисляется тысячами баксов, Варравина называют «товарищ генерал», упоминаются «электорат», «депутатская неприкосновенность», «ЧП Попугайчиков», и стиль речи совершенно современный и типичный для «наших» мест действия. Тарелкин пытается любой ценой сохранить документы, разоблачающие Варравина, и ради уничтожения этого антикоррупционного расследования проводится полная полицейская зачистка территории. Мы видим пытки на допросах с помощью бутылки из-под шампанского, отравление доктором оппозиционера, избиение не желающего сразу подчиняться молодого и гордого человека. Возможно, с течением времени детали допроса «свидетелей» уточняются (в видеозаписи премьеры, кажется, были отличия от живого спектакля, который я видел позднее, — если так, то это интересное воздействие документального театра на интерпретацию классики, в данном случае обоснованное сутью пьесы и аналогичное, например, требованию Маяковского менять обстоятельства «Мистерии-буфф» при каждой новой постановке). Артисты играют предельно реалистично, с точной характерностью и деталями поведения — играют современных людей. Между силовиками есть и иерархия, и полное взаимопонимание совершенно разных характеров: наивный и по-своему искренне увлекающийся служением делу, борьбой с теми, кого объявили «нечистью», мечтающий о признании самоотверженной работы Расплюев (Максим Плеханов), презрительный и бесчувственный интеллигентного вида Ох (Виктор Яковлев), заматерелый высший чин Варравин (Андрей Кузин). И так же реалистично представлен спектр подчиненных автократии — приспособившихся к самым отвратительным ее проявлениям (Чванкин — Александр Овчаренко), равнодушно-исполнительных (доктор — Камиль Хардин) или пытающихся до последнего выносимого предела не подчиняться (Пахомов — также Камиль Хардин). Хуго Эрикссен раскрыл в «Смерти Тарелкина» первую в русской классике насквозь политическую пьесу о современной государственной машине. Политическую — по смыслу конфликта и ходу действия, по содержанию характеров, по стилю и драматургическим акцентам. Сцена из спектакля «Смерть Тарелкина» Театра-фестиваля «Балтийский дом», реж. Оскарас Коршуновас© Стас Левшин Постмодернистское сознание, даже будучи настроено трагедийно, не подчиняется нормам «художественной целостности спектакля». Смысловой центр подвергается метаморфозам, может несколько раз меняться художественная оптика. Коршуновас начинает спектакль в петербургском «Балтийском доме» на языке, смешивающем холодный сюрреализм, хоррор, дарк-эмбиент. Бесцветная среда вне времени и конкретного пространства, движения персонажей марионеточны. Сами они почти виртуальны. В кросс-кастинге Тарелкина играет актриса — Анна Щетинина — и играет остраненно, очень жестко, экспрессивно, а кухарка Мавруша, по пьесе — старая женщина, предстает в облике молодого артиста Станислава Шапкина, следующего агрессивному стилю клуба, где много оттенков серого. Это пространство тотального зла, здесь двойственность, здесь тени и странная механистичность. Действие видимых фигур на огромном экране дублируется черными силуэтами, которые не повторяют первого плана, двойники в театре теней живут своей жизнью, и текст приобретает неоднозначные смыслы. Физически реальные фигуры общаются с воображаемыми, существующими лишь в видеопроекции. Коршуновас переворачивает конструктивистский стиль в кибер-хай-тек. Сценограф Гинтарас Макарявичюс распредмечивает вещи до контуров. Во фронтальных мизансценах актеры пользуются ракурсами позы как выразительными акцентами. Новый спектакль явно играет мотивами конструктивистской постановки Мейерхольда 99-летней давности (прямо продолжать сейчас ту эстетику было бы бессмысленно) — оттуда и жуть, и биомеханичный способ игры, клоунада, и визуальные мотивы, отражающие геометрические формы костюмов и клетку-мясорубку в полицейском участке, через которую пропускают задержанных. Есть и другая генетика этих сцен: из постановок самого Коршуноваса по текстам русских обэриутов («Старуха», «Там быть тут»), «PS дело OK», «Мастер и Маргарита» — режиссер в разных ракурсах погружался в пространство небытия, туда, где законы универсального разума утратили силу, и требуется эксцентрическая образность, чтобы это выразить. Сцена из спектакля «Смерть Тарелкина» Театра-фестиваля «Балтийский дом», реж. Оскарас Коршуновас© Стас Левшин Двигаясь по сюжету дальше, режиссер переворачивает конструктивистский стиль в кибер-хай-тек (их прямая связь, кстати, убедительна). Общество живых людей вырождается в бездушную агрессивную игру виртуальных объектов с соответствующими движениями и звуковыми эффектами. Несколько сцен идет в приемах рэп-оперы. На персонажах шлемы киборгов, и обезличенный Тарелкин, он же Копылов, в сущности, идентичен Варравину, а дети Брандахлыстовой (пять штук) вообще превратились в ходячие эмотиконы. Полицейские Качала и Шатала — с хоккейными шлемами на голове, тоже из компьютерной игры, тоже клоны, тоже не отмеченные никакими свойствами живых людей. Из этой реальности выделяются «крупные планы» Тарелкина и Варравина (Егор Лесников), которые в какой-то момент рычат друг на друга, словно сцепившиеся в дикой природе звери, и отвязная Брандахлыстова, сыгранная Марией Лысюк в ярчайшей эксцентрической манере. Еще одна проекция истории Тарелкина, которую выстраивает режиссер, — политическая сатира. Идиотские и безжалостные допросы в полицейском участке выглядят очень похожими на те, какие были в спектакле Коршуноваса «Человек из Подольска», парадоксально изображающем современную правоохранительную ситуацию, — вплоть до интонаций и костюма следовательницы (тут частный пристав Ох в кросс-кастинге — актриса Елена Карпова). Коллаж действия перегружен гэгами разного качества, страшные смыслы исчезают, почти забываются. Смешные номера иногда выглядят плоско, не трансформированными (как, вероятно, было задумано) абсурдистской эстетикой. В этой линии спектакля много шаржирования и обыгрывания забавных деталей текста, это слишком длинно, кажется не слишком оригинальным, почти эстрадным, увеселительным до того момента, когда в зрительном зале зажигается свет и квартальный надзиратель Расплюев (в реалистическом, совершенно правдоподобном, по школе Фильштинского, исполнении Александра Передкова) самодовольно ходит между рядами и, торжествующе, глумливо смотря прямо на нас, объявляет: «Все наше отечество — это целая стая волков, змей и зайцев, которые вдруг обратились в людей, и я всякого подозреваю; а потому следует постановить правилом — всякого подвергать аресту. Правительству вкатить предложение: так, мол, и так, учинить в отечестве нашем поверку всех лиц: кто они таковы? Откуда? Не оборачивались ли? Нет ли при них жал или ядов?» По общему смыслу спектакля, реальность двойственна, в насилии и в игре все мы имеем отношение к темным силам. Феномен тотального «оборотничества» подсказывает театральную эстетику. Сцена из спектакля «Смерть Тарелкина» Театра-фестиваля «Балтийский дом», реж. Оскарас Коршуновас© Стас Левшин Серия эксцентрических номеров прерывается чтением под церковную органную музыку пересказа апокалиптических снов (из «Сна смешного человека» и из «Преступления и наказания» Достоевского) — о  человечества в его ничтожестве. Режиссер хочет в конце заставить нас сочувствовать страданиям Тарелкина, переживающего при допросах физическую пытку, исполняющего все требования силовиков, подчиняющегося всеобщей повсеместной лжи. Финальный визуальный и пластический образ «пекла» (куда, по тексту пьесы, посылает Тарелкина победивший его Варравин, а судя по конвульсивному танцу, отправляется и сам) должен быть понят как общая неизбежная перспектива. История о Тарелкине и феномене его «смерти» за полтора века превратилась в национальный миф. Театр так ее и читает. Николай Песочинский
27 августа 2021 За актером на край света Нестрого говоря, ЛК открылся два года назад материалом, в котором мы и другие авторы предлагали полететь на край света за полюбившимися спектаклями. Скоро свои сезоны откроет большинство театров. И теперь мы решили рассказать об актерах, работающих в отдаленных и не очень регионах. Потому что если режиссеры люди мобильные и искусство их от географии часто не зависит, то актеры могут всю жизнь проработать в одном театре и так и не быть открыты большим театральным миром. А это неправильно. В каждом городе есть свои большие артисты, и за ними действительно надо ехать, а не ждать, когда случай приведет. Мы предложили критикам из разных городов России выбрать троих актеров, оказавших на них сильное впечатление, и объяснить, в чем именно это впечатление. Пусть для вас это станет двойным свиданием/знакомством. Потому что любая сильная эмоциональная реакция рассказывает не только о том, кто ее вызвал, но и о том, в ком она произошла. Татьяна Джурова ...
Андрей Кузин, Псковский театр драмы им. А. С. Пушкина   В последние пару лет Псковский театр драмы стал настоящим собирателем актерских талантов, приехавших из самых именитых или просто благополучных театров Южно-Сахалинска, Новосибирска, Тюмени. Андрей Кузин — действительно артист с края света, переехал в Псков из Международного театрального центра имени Чехова в Южно-Сахалинске. Представляю, какая это была потеря для театра. Наверное, если повстречать Андрея Кузина на улице, вряд ли его узнаешь. Средних лет, плотное сложение, обычное лицо. И даже для положительного социального героя какого-нибудь советского производственного жанра кино Кузин был бы, слишком незаметен. Не актерской, одним словом, внешности артист. Но зато настоящего актерского содержания, обнаруживающего себя в абсолютной, лишенной всякого напряжения, аффектации, усилия, — органичности. Кузин не поражает. Но поразительно естественно располагается в, как мне кажется, любом образе. Образы эти — не вторая кожа. Это плоть, мускулы, скелет. На сцене он не бывает пустым. Любая работа Кузина — это погружение, отсутствие швов, непрерывность. Все то, чем сегодня мы маркируем принадлежность к школе российского психологического театра. Внутреннюю работу артиста и персонажа чувствуешь и в полковнике Ростаневе, медленно и многотерпеливо идущем к протесту, к негромкому, но окончательному бунту против Опискина («Село Степанчиково и его обитатели»). Посреди карнавальной лагерной реальности Степанчикова в терпиле Ростаневе сразу очевиден человек. Его лицо, выражение глаз регистрируют малейшие перемены в атмосфере спектакля, изображают едва заметную маету человека, которому невыносимо больно от всего происходящего, что он сам изменить не в силах. А его тихая стыдливая любовь к Насте — уверенно работающий мотор, с помощью которого едет спектакль.
А. Кузин в спектакле «Смерть Тарелкина». Псковский театр драмы Совсем другое — Максим Варравин в премьерном спектакле Хуго Эрикссена «Смерть Тарелкина». Здесь оборотничество — природа персонажа. Но оборотничество рутинное, производственное, далекое от стереотипных изображений сухово-кобылинской социальной фантасмагории. Здесь Максим Варравин — подтянутый мужчина в хорошем костюме и дорогих часах с повадкой крупного, смертельно опасного, но обманчиво мирного зверя, вроде медведя. Он так ласково поглаживает шиньон сожительницы Тарелкина Марфуши, что понимаешь, что примерно с той же лаской он, не задумываясь, свернет ей шею. На нем черные перчатки убийцы. А в бархатистом с хрипотцой голосе, который Варравин, кажется, не повышает ни разу, — смертельная угроза. В натуралистичном и жутком, будто смотришь фильм Балабанова, перенесенный на сцену, спектакле Эрикссена не возникает вопросов, почему никто не узнает Варравина в маскарадном капитане Полутатринове. Настолько уверенно Варравин-чекист перевоплощается в расхристанного, громкого и пьяного, с вываливающимся из-под тельняшки пузиком, ветерана афганских и чеченских войн. Мария Кожина ...
25 августа 2021 «Я иду, шагаю по Москве»: «Невидимый театр» покажет в Пскове спектакль о Шпаликове Спектакль «Я шагаю по Москве» по дневникам и стихотворениям советского сценариста, кинорежиссера и поэта Геннадия Шпаликова вошел в программу XXVIII Пушкинского театрального фестиваля.
24 августа 2021 Псковский театр драмы покажет два спектакля в Александринке В сентябре Псковский академический театр драмы им. А.С. Пушкина представит два новых спектакля в Александринском театре в Санкт-Петербурге. Показы пройдут в рамках офф-программы Санкт-Петербургской театральной премии для молодых «Прорыв».
Страницы: Предыдущая 1 2 ...95 96 97 98 99 ...287 288 289 Следующая
25 апреля 2024
19:00
четверг
16+

«Говорит Москва»

Перенос на 5 июня
Новый зал
25 апреля 2024
19:00
четверг
18+

«Бовари»

Малая сцена