О странностях любви

Первый раз художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин поставил спектакль о Ксении Петербургской в 2009 году. Тогда автор пьесы - тольяттинский драматург Вадим Леванов - был ещё жив и в интервью изданию «Волжская жизнь» отреагировал на претензии театральных критиков в  «антидраматичности» его пьесы. Леванов отвечал придирчивым критикам: «Чехова тоже обвиняли в отсутствии драматизма, конфликта. В моих пьесах много чего происходит, и я с этими претензиями не соглашаюсь. Хочется надеяться, что этот текст ставит перед театром новые задачи. Не знаю, так ли это».

В 2018 году Валерий Фокин сделал вторую редакцию спектакля «Блаженная Ксения. История любви» на сцене Александринского театра, а вечером 2 и 3 сентября 2021 года, показал эту вторую версию на вечевой площади Псковского кремля.

Если не пьеса Леванова, то, во всяком случае, перенос спектакля на свежий воздух, на сырую землю и под проливной сентябрьский дождь определённо поставил перед Александринским театром новые задачи.

За несколько часов до первого показа, открывавшего растянутый до декабря 2021 года XXVIII Пушкинский театральный фестиваль, Валерий Фокин на псковской пресс-конференции в театральном фойе сказал, что ему не хватило одной репетиции. Задачи были масштабные, да и природа пощады не знала.

У Вадима Леванова жанр пьесы обозначен так: «Пьеса в клеймах» (клейма в русской иконописи - это небольшая и композиционно самостоятельная часть иконы, изображающая сцены, развивающие или поясняющие сюжет центральной композиции). Иначе говоря, эта пьеса - череда эпизодов, в которых появляются разные герои, но главная героиня - блаженная Ксения - на виду остаётся всегда (в новой версии её играет Анна Блинова). Вокруг неё всё вращается.

Десять лет назад, когда вышла первая версия спектакля, часть православных зрителей болезненно отреагировала на спектакль о жившей в XVIII-XIX веках блаженной Ксении (в июне 1988 года Ксению Григорьевну Петрову причислили к лику святых на Поместном соборе РПЦ). Начали появляться статьи с полными отчаяния названиями вроде «Оставьте святых в покое». Александр Богатырёв, публиковавшийся на сайте pravoslavie.ru, написал по горячим следам: «Забежав после очередной пробежки вкруг сцены за кулисы, через полминуты героиня предстала в мужском кафтане и объявила, что она не Ксения, а Андрей Фёдорович, а что Ксения умерла. Тут же появились мальчишки и стали смеяться над ней, обзывать её бесноватой, при этом (большая режиссёрская находка) выкрикивая матерные ругательства. Героиня, схватив огромную палку, стала гоняться за обидчиками, что-то рыча и крича. И, по правде говоря, стала и вправду походить на бесноватую. В некоторых редакциях жития блаженной Ксении издевательства над ней мальчишек, действительно, упоминаются. Но сносила она их кротко. И лишь один раз её видели в гневе...» Описание, вроде бы, верное. То же самое осталось и во второй версии. Однако призывы «не трогать святых» ведут в тупик. Во Вселенском православии более пяти тысяч святых, не считая святых местночтимых. Что же теперь, всех святых выносить - за скобки? В том числе княгиню Ольгу, Владимира Святославовича, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо, Мстислава Удалого, Александра Невского, Довмонта-Тимофея, Дмитрия Донского, Фёдора Ушакова, Николая II... Их что, тоже «трогать» нельзя? У РПЦ одних благоверных царей и князей среди святых - целых семьдесят человек.

Пьеса Леванова и спектакль Фокина - это не житие, а художественные произведения, несмотря на то, что пьеса называется «Святая Блаженная Ксения Петербургская в житии». И судить о них надо именно по художественных законам. Убедительно или нет?

В названии спектакля слова «святая» и «житие» отсутствуют, зато недвусмысленно сказано: «История любви». Ксения полюбила Андрея и вышла за него замуж. Но в 26 лет муж умер без покаяния, и тогда жена назвалась именем мужа - Андреем Фёдоровичем Петровым, объявив, что на самом деле умерла Ксения. Всю оставшуюся немалую жизнь она, раздав имущество, прожила в нищете, именуя себя Андреем Фёдоровичем. Наверное, и такая любовь бывает. Во всяком случае, история эта не выдумана, хотя и обросла легендами. Но из пьесы и спектакля непонятно - где же здесь любовь? И если любовь, то к кому? Самоотречение есть. И самопожертвование. Мы знаем, что Ксения с мужем - певчим хора её императорского величества Елизаветы Петровны полковником Андреем Петровым - «жила как у Христа за пазухой» и «души в нём не чаяла». Но это только слова. Силу любви нам предлагают оценить по событиям, произошедшим после смерти. И до прихода Смерти (Николай Мартон). Полковница превратилась в полковника и побирается - из любви к покойному мужу.

Как у Лермонтова об отчизне: люблю, но странную любовью.

Окружающие реагируют на странную женщину соответствующие. Называют её бесноватой, полоумной. Насмехаются. Бранятся. Та в свою очередь за словом в карман не лезет. Если надо - отвечает что-нибудь вроде: «А у тебя, сокол, срам и без прорех видать. Он у тебя из нутра твоего лезет... через язык твой поганый. Тебе его надо оторвать, да собакам выбросить».

Иногда блаженная не просто отвечает, а разоблачает. Так случается с отцом Паисеем (Игорь Волков) и его попадьёй (Юлия Соколова). Ксения, в смысле - Андрей Фёдорович, просит милостыню, но поп лишь отмахивается, раскошеливаться не хочет и предлагает не вводить его в грех. «А тебя, дяденька, во грех вводить нечего, - припечатывает его блаженная. - Ты во грехе, аки в дёгте весь целиком. Ты ж и в пост скоромишься - блины с маслом да баранью лопатку кушаешь, к попадьей своей под подол лезешь, и на стороне блудишь, мздоимствуешь...» Заодно достаётся и попадье: «У тебя тоже рыльце в пушку. Не блуди с дьяконом, да с регентом, да с певчими!»

Не мудрено, что спектакль заподозрили в антиклерикальности. В действительности, это никакая не антиклерикальность, а способ провести разделительную линию между фарисеями и теми, кто живёт по заповедям и о любви к ближним не только говорит.

Похоже, настоящий полковник Андрей Петров не сильно отличался от отца Паисия и на стороне тоже блудил. По крайней мере, в спектакле об этом рассказывает пьяная Катя (Александра Большакова), которой, будто бы, певчий императорского хора Андрей Петров бусы гранатовые подарил и вообще умел любить горячо. Но, похоже, Ксению это не очень волнует, потому что любовь её скорее не к покойному мужу, а к Богу, и Он ей, кажется, не изменял.

На пресс-конференции перед спектаклем художественный руководитель Псковского драмтеатра Дмитрий Месхиев упомянул псковский театр в исторических памятниках «Карусель», созданный в конце 80-х годов Вадимом Радуном. По словам Месхиева, на открытом воздухе театр «Карусель» лет двадцать пять уже не выступал. Это не так. Выступал, но неудачно. Было больно на всё это смотреть. Радун и сам признавал, что это были «просто спектакли без крыши» и ссылался на отсутствие средств.

У Александринского театра, судя по постановке, средства есть. Но есть и нечто более важное: возможность большие средства правильно вложить. В последних постановках у Вадима Радуна по близости от Троицкого собора, по ту строну стены от нынешней площадки было много очень спорных режиссёрских решений.* И вообще было непонятно - почему мы должны смотреть, например, спектакль «Павел I» именно там, под кремлёвскими стенами? У Валерия Фокина всё получилось иначе. Исторические стены не остались в стороне. К тому же, постаралась суровая природа. Да и актёрская игра способствовала тому, что не самая лучшая на свете пьеса превратилась в спектакль, рассказанный внятным языком.

К задуманным заранее авторами спектакля эпизодам-клеймам добавился, по меньшей мере, ещё один. Это отметили те зрители, кому достались места на трибуне, расположенной вблизи стены Довмонтова города. Мы слышали не одну, а две пьесы. Рядом с нами находился видеорежиссёр, командовавший видеосъёмкой. И его суфлёрские реплики перебивали слова героев спектакля - особенно первые минут двадцать. Вместо реплик героев мы слышали «Правее!», «Левее!», «Выше!», «Стоп!», «Назад!» и более пространные замечания. Огромный  операторский кран с камерой следовал указаниям невидимого человека. Некоторые его комментарии веселили зрителей, и это не очень сочеталось с происходящим на авансцене. Впрочем, в спектакле тоже происходило смешение эпох. Из XVIII века действие переносилось в XX (сталинские времена) и XXI. Зрители увидели даже катание на мотоцикле с коляской под песню Монеточки (в первой версии звучала фонограмма Димы Билана) и праздных зевак-паломников на Смоленском кладбище, где покоится Ксения.

Уличный вариант спектакля позволил не только заменить самокат на мотоцикл, но и ввести всадника на настоящем коне. Это был заключительный эпизод, в котором Ксении явился господин в котелке с тросточкой, то есть Смерть. Старейший артист театра Николай Мартон от имени смерти проникновенно сообщил Ксении: «Смерти нет. Сказано: Любовь сильна, аки смерть. Так и смерть - любовь есть. Для тебя небытия не будет...» В этом скрывалось противоречие. Любовь сильна, как смерть. Но раз смерти нет, то почему любовь сравнивается с тем, чего нет? Или всё же смерть есть, хотя и не для всех?

Но в одном Смерть была права: Ксении небытие явно не грозит. В её честь возводят часовни и ставят светские спектакли. Её обняла не только Смерть в исполнении народного артиста, но и всенародная известность.

Алексей СЕМЁНОВ

*Приложение:

ВЕСЁЛАЯ «КАРУСЕЛЬ»
(«Городская среда», 2011 г.)

Псковский драмтеатр реализовал инновационный проект «Павел I», который в действительности является реконструкцией спектакля, поставленного тем же режиссером Вадимом Радуном еще в прошлом веке.

Чтобы реконструкцию представить инновацией - нужен особый талант. И этот талант у людей, служащих  в псковском драмтеатре (на время превратившемся в театр «Карусель»), безусловно, есть. Однако этого недостаточно, чтобы присоединиться к дружному восторженному  зрительскому хору.

Крики «браво!» после окончания «Павла I» я воспринимаю как плохо скрытую насмешку. Мне же скрывать нечего, поэтому вынужден признаться: это не я кричал «браво».

«Павел I» режиссера Вадима Радуна хорош тем, что предлагает зрителям выйти за пределы аварийного театрального зала и не сидеть под люстрой, которая вдруг возьмет и обрушится. Гуманизм режиссера очевиден.

Но вот сказать, что дело происходит на свежем воздухе - невозможно. Воздух был несвеж - весь спектакль дымили бочки, установленные по обеим сторонам помоста в Довмонтовом городе.

Помост напоминает место казни. Вместо виселицы - трон.

Российский трон как лобное место - правильная метафора. Весь спектакль Радуна, скроенный из двух пьес (Сеплярского и Мережковского), полон метафор. Но открытое пространство, призванное соединять, в значительной мере убивает замысел. Заталкивает его в гроб, который в спектакле, разумеется, тоже присутствует.

Внимание рассеивается. К тому же, актеры не то чтобы играют, а демонстрируют режиссерский замысел. Они скорее несут себя по земле, преподносят себя публике... Все происходит как бы ни всерьез, и здесь требуется филигранная игра, подчеркнутая театральными приемами. Но ни свет, ни звук, ни декорации на помощь не приходят.

Публика увидела очень небрежную постановку, в которой актеры перемещались, становились в театральные позы и пытались уверить доверчивых зрителей, что здесь происходит нечто грандиозное, трагедия всероссийского масштаба.

Но «Павел I» в нынешнем виде - всего лишь скромный спектакль для избранных, то есть для тех, кто все еще верит в гений народного артиста Вадима Радуна.

 

МАГИСТР МАЗОХИСТСКОГО ОРДЕНА
(«Псковская правда - Вече», 2011 г.)

На восстановление псковским театром «Карусель» спектакля «Павел I» повлиял юбилей.

160 лет исполняется памятнику Павлу I. Его открыли на плацу возле Большого Гатчинского дворца 1 августа 1851 года в присутствии императора Николая I. А юбилейные торжества устроители праздника 2011 года в Гатчине захотели встретить в присутствии артистов псковского театра «Карусель».

Ступеньки к успеху

Модель статуи знаменитого памятника выполнил в середине XIX  века скульптор Иван Витали, вдохновлявшийся парадным портретом Павла I кисти Степана Щукина. Режиссер «Павла I» Вадим Радун в конце XX  века вдохновился сразу двумя пьесами - Александра Сеплярского и Дмитрия Мережковского. Лет десять назад режиссер, прогуливаясь по гатчинскому парку, подумал, что неплохо бы показать «Павла I» на ступенях лестницы. И вот в 2011 году Радуну неожиданно предложили привезти в Гатчину старый спектакль и показать его как раз на той самой лестнице. Отказываться он не стал. Но для начала надо было старый спектакль восстановить. Для этого пришлось выигрывать грант.

В постановке задействовали почти всю труппу Псковского академического театра драмы им. А.С.Пушкина. Как говорит у Мережковского великий князь Константин: «Сам бы король Прусский позавидовал. Ах, черт побери, вот это по-нашему, по-гатчински!» Правда, Константин потом предусмотрительно добавляет: «А все-таки быть беде...»

Особая атмосфера

До показа в Гатчине осталось полтора месяца. Пока же артисты, прежде чем отправиться в отпуск, продемонстрировали старого-нового «Павла I» в Пскове - в Довмонтовом городе у Приказной палаты.

За последние годы в труппе псковского театра драмы произошли серьезные перемены. Но главных героев «Павел I» не потеряла. В роли императора по-прежнему выступает Владимир Свекольников, а нити заговора все еще в руках графа Палена - Юрия Новохижина.

На всех афишах «Карусели» подчеркивается, что это театр в исторических памятниках. В этом, в значительной степени, и смысл выхода за пределы театральной сцены. Исторические памятники призваны выполнять ту роль, которую в закрытом пространстве выполняют декорации. Создается особая атмосфера. Если исходить из этого, то псковские показы «Павла I» производили странное впечатление. «Карусель» повернулась не тем боком. Исторические памятники, пускай и более ранней эпохи, не принимали никакого участия в действии. Более того, все было сделано так, чтобы зрители их не видели.

Лицом к лицу

В Довмонтовом городе две трибуны установили друг напротив  друга, оставив в стороне и Приказную палату, и Троицкий собор. Так что у зрителей появилась отличная возможность рассматривать друг друга. Кроме того, можно было хорошо рассмотреть палатки с аппаратурой и звукорежиссером. Добавляем к этому прожектора, провода, большие шипящие колонки, дымящиеся металлические бочки и тому подобное. Атмосфера создается и вправду особенная, но не совсем историческая.

Спектакли начинали показывать в 21.30, что для времени белых ночей все равно что днем. Солнце продолжало бесперебойно светить. Но прожектора все-таки включали, ослепляя отдельных зрителей. Огонь свеч, который зажигали по ходу дела, пропадал в светлом пространстве. Следовательно, эффект, очевидно задуманный режиссером, был минимален. Обещанные «роскошь придворных празднеств и поражающая воображение иллюминация» растворились в воздухе. Надо было обладать слишком сильным воображением, чтобы увидеть здесь «роскошь придворных празднеств».

В честь рыцаря

В русской истории словно бы существует несколько Павлов I. В зависимости от политической конъюнктуры его преподносят то поборником рыцарской чести и реформатором, то сумасшедшим властолюбцем. Многолетние усилия историков, писателей и режиссеров привели к тому, что воспринимать Павла I сумасшедшим более привычно.  Но Дмитрий Мережковский был не из числа тех, кто следовал привычкам. Развеивая потемкинский дух, Павел Петрович в представлении Мережковского был рыцарем: без страха, но с упреком. Дон-Кихот в короне. Отсюда и к месту пришедшая фраза:

«В "Ведомостях" пишут: "Российский император, желая положить конец войнам, уже одиннадцать лет Европу терзающим, намерен пригласить всех прочих государей на поединке сразиться».

Самодержец, способный на самопожертвование. В таком случае, себя в жертву он уж точно приносил регулярно, как будто он был магистр не только Мальтийского, но и Мазохистского ордена.

Череп и кости

Павел I у Радуна - беспечен и подозрителен одновременно. Император как любитель ритуалов и карнавалов. Он - большой ребенок в огромной стране. Многообещающий, но капризный. Если бы Дон Кихоту Сервантеса досталась императорская корона, он бы тоже еще неизвестно что наворотил.

В России, в некотором смысле, каждый правитель в какой-то момент в глазах многих соотечественников превращается в самозванца. Так что сюжет, в который вплетены первые лица: Екатерина, Павел и Александр - на все случаи жизни и все времена. У каждого есть свой скелет в шкафу. А если не в шкафу, так в гробу, как в случае с Екатериной II. Поэтому и появляется на сцене гроб со скелетом убитого гвардейцами мужа Екатерины и отца Павла. Осталось только осмыслить происходящее и короновать скелет, восстановив справедливость. А вот терзания убийц и сама сцена цареубийства создателей псковского спектакля, похоже, мало волнуют. Воронка российской истории засасывает словно бы сама собой.

Остается надеяться, что гатчинский показ «Павла I» пройдет в более подходящих условиях. Все-таки, несмотря на все свои странности, Павел Петрович был не самый плохой царь. Почти такой же хороший, как памятник ему.

Алексей СЕМЁНОВ

Источник: Городская среда