Анна Шуваева: «Каштанка – она не кто-то, она – я. Только в других обстоятельствах»
23 и 24 января мы после долгого перерыва покажем спектакль «Каштанка» в постановке Юлии Пересильд. К этому событию – интервью с исполнительницей главной роли актрисой Анной Шуваевой.
Фото: Андрей Кокшаров.
В январе на сцену Псковского театра драмы наконец-то возвращается спектакль Юлии Пересильд «Каштанка» – любимая зрителями история о молодой, красивой, талантливой девушке, о поисках себя, своего пути. В ожидании встречи спектакля со зрителями мы поговорили с исполнительницей главной роли Анной Шуваевой. Как оказалось, этот яркий, сверкающий спектакль совсем не такой легкий и летящий, как кажется со стороны. Каково это, намеренно заставлять кровоточить старые раны, чтобы сыграть в спектакле, рассказала актриса.
Каждый спектакль – откровение
Фото: Софья Романова.
– В интерпретации Юлии Пересильд, чеховская Каштанка – не собака, а молодая девушка, оказавшаяся перед сложным жизненным выбором. Тяжело ли проходил поиск персонажа?
– Конечно же, это история про молодую девушку, талантливую, любознательную. Но у каждого героя есть зерно, – зерно роли, и у моей героини это зерно – «собака». Она преданная, она включенная, она любопытная, она руководствуется инстинктами. Процесс поиска персонажа всегда очень долгий, подробный. И это всегда проба. Я пробую, мы анализируем, может ли так вести себя героиня, могут ли настолько ярко проявляться черты ее характера. Я всё время около: здесь я человек, здесь я животное, здесь мною правят инстинкты, но при этом я всё равно что-то контролирую.
– Работа над этой ролью заметно отличается от других?
– Каштанка – героиня по природе своей. А я не так часто играла героинь. У меня были лирические персонажи, характерные, острохарактерные, но такая драматическая история, история героини, наверное, случилась со мной впервые, и это очень сложный путь. Для меня каждый спектакль – это откровение. Я считаю, что я не имею права выходить к зрителю, если мне нечего ему сказать, а для того, чтобы мне было, что сказать зрителю, приходится очень много внутренне себя затрачивать, потому что этот спектакль для меня про мою личную боль. Ассоциации такие: есть старая, зажившая рана, а для того чтобы сыграть в спектакле, я эту рану должна всё время расковыривать, чтобы она кровоточила. И каждый раз подготовка к этому спектаклю начинается за неделю, в него нельзя просто взять и впрыгнуть.
– Раны, которые приходится бередить, – это какие-то реальные события из вашей жизни?
– У Каштанки трагическая судьба. Она переживает потерю близких, смерть товарища. Все эти ситуации я должна была примерить на себя. Невозможно сыграть то, что ты не пережил сам. Когда я произношу определенный текст, я должна понимать, кому я его посвящаю, кто для меня эти близкие люди, о потере которых я сожалению. Понятно, что для Каштанки это Лука, Федюшка, Хавронья, Иван Иваныч, но для меня это другие люди – люди, которые соприкасаются с моей судьбой, реальные люди, которых я потеряла, которых я любила.
Приходится погружаться в свои не самые приятные воспоминания, в моменты, когда мне было так плохо, когда я испытывала чувство страха, одиночества, тоски по близким. И это в себе не воскресишь за один день. Раны, о которых я говорю, я, например, хочу забыть. Со мной поступили плохо, умер мой близкий человек, разве я хочу об этом помнить каждый день? А для спектакля приходится вспоминать: как я пережила это, что я чувствовала, как я с этим боролась. Только так можно сыграть персонажа. Каштанка – она не кто-то, она я. Только я в других обстоятельствах.
На 10 лет назад
Фото: Софья Романова.
– А по характеру вы с Каштанкой похожи или нет?
– Как раз сложность работы была в том, что мне хотелось отойти от себя как можно дальше. Я взрослый человек, у меня есть определенный жизненный опыт, а это молодая, наивная, открытая девочка, которая еще находится в поиске своего жизненного пути. Ей всё интересно, она совершает много открытий, и это любопытство подталкивает ее к каким-то безрассудным поступкам. И это прекрасные ее черты. Но я в жизни другой человек, я человек, способный за себя постоять, в какие-то моменты поступаю более рационально. В работе над ролью мне пришлось возвращаться на десять лет назад, когда я сама была той девочкой, которая шла по этому же пути, искать в себе эту наивность, такое восприятие мира. Когда мы работали с Юлей Пересильд, она мне еще в начале пути сказала очень важную вещь: «Ты сильная, но для этого спектакля ищи моменты, где ты слабая». Здесь была постоянная внутренняя борьба: как бы поступила я, а как бы поступила моя героиня.
– У зрителя этот спектакль вызывает всё-таки позитивные эмоции. Он такой яркий, громкий, сверкающий, подвижный. А для вас это, оказывается, серьезнейшая внутренняя работа…
– Этот спектакль, несмотря на всё внешнее его озорство, очень сложен. Это колоссальный эмоциональный вклад и серьезные физические затраты. И во всей этой легкой игровой структуре ты существуешь на контрасте, потому что внутри разворачивается человеческая трагедия. В этом, наверное, и сложность, и прелесть этого спектакля.
После спектакля я всегда выхожу как выжатый лимон. Если я выхожу не мокрая, не уставшая, значит я не вложилась на сто процентов. Мы там столько всего напридумывали, конечно, с Юлиной подачи. Сколько она придумала нам трюков с этим колесом! И сколько травм мы получили на репетициях, пока все это пробовали…
Без травмпункта не обошлось
Фото: Андрей Кокшаров.
– Сейчас вы так виртуозно обращаетесь с этим колесом и делаете настоящие акробатические трюки. Неужели были травмы?
– Сначала на репетициях мы пытались познакомиться с этой огромной катушкой, и она не всегда отвечала нам взаимностью. Камиль травмировал палец: катушка, когда на ней находилось три человека, проехала ему по пальцу. Мы репетировали сцену сна – пытались играть историю полного расслабления и погружения персонажей в сон – но расслабляться, как оказалось, нельзя, потому что человеку больше ста килограммов проехало по пальцу. Мы все очень испугались и поняли, что шутить нельзя, что каждый трюк должен исполняться очень ответственно.
Я сама подвернула ногу, когда спрыгивала с колеса, неудачно проскользила вперед. Мы ездили в травмпункт, и какое-то время я не могла полноценно ходить, даже боялась, что спектакль будет под угрозой срыва.
Репетиции начинать с объятий
Фото: Софья Романова.
– А если вернуться на два года назад. Как сейчас вспоминается работа над спектаклем? Это было счастливое время?
– Атмосфера, конечно, была невероятная! Юля намеренно создала атмосферу любви, дружбы, полного доверия, взаимопонимания, кайфа, куража. Она сплотила настоящую команду, мы стали дружны и в жизни, это видно и в спектакле: мы все друг за друга отвечаем, помогаем, поддерживаем, мы живем как единый организм. Наши репетиции начинаются с объятий, прикосновений, добрых слов, потому что по-другому нам этот спектакль не сыграть.
На первом этапе работы Юля сделала очень важную вещь: мы всей командой поехали на три дня в Пушкинские Горы, где и начались наши репетиции. Мы находились вместе каждый день, мы знакомились друг с другом заново. Да, мы актеры, которые играли не один год вместе, вдруг познакомились впервые именно там. У нас был тренинг: мы садились друг напротив друга и должны были просто сказать друг другу приятные слова о внешности, о характере. И вдруг ты сидишь и разглядываешь своего партнера, как в первый раз, начинаешь думать, а что же в нем такого хорошего, чего ты раньше не видел. И это открытие – мы буквально открыли для себя заново друг друга, – это был очень важный старт.
– Спектакль начинается с чеховской фразы о том, что жизнь – простая штука, и надо приложить много усилий, чтобы ее испортить. Как вы относитесь к этому утверждению?
– Чехов – гений, как можно относиться ко всем его фразам? Конечно, так. Мы сами управляем своей судьбой, и, по сути, те ошибки, которые мы допускаем, поддавшись эмоциям, инстинктам, иногда бывают роковыми, иногда они поворачивают судьбу на сто восемьдесят градусов. Да, жизнь – простая штука. Живи, получай удовольствие, радуйся каждому дню, но почему-то ведь мы этого не делаем. Мы ведь ищем себе какие-то сложности, приключения, нам чего-то всегда не хватает. И чем оборачиваются для нас наши приложенные усилия, и надо было ли их прилагать – вопрос.
– «Каштанка» – это грустная история? Или, вернувшись назад, героиня будет счастлива?
– Я думаю, грустная это история или такой финал можно назвать благоприятным, решать зрителю. Зритель сам должен это почувствовать. Она совершила определенный поступок. Так ли она поступила? Я думаю, она сама не знает. Возможно, чувствует, но точного ответа в ту секунду у нее нет. А последствия будут после. Там есть путь, который она продолжает дальше. Правильный ли он, каждый решает для себя. Кто-то решит, что она не могла поступить по-другому, потому что так чувствовала, такова ее природа, это ее близкие люди, это любовь. Кто-то подумает, что она упустила шанс и вернулась назад, к истокам своего пути. Но хочется, чтобы об этом думал зритель.
Подробнее о спектакте «Каштанка» здесь.
Беседовала Елизавета Славятинская.
